Дженсен лежал на животе и бессовестным образом дрых. Ночи ему что ли не хватало? Солнышко, хоть уже и осеннее, пригревало хорошо, и потому я вполне понятно беспокоился, чтобы он не сгорел. Кожа у него очень нежная и белая, стоило ей побыть под солнцем чуть дольше позволенного, мгновенно краснела и через несколько дней облазила. Зато веснушки увеличивались в своём количестве, и я терялся, где же теперь их скопление достигало максимума. Дженсен свои конопушки не любил и очень переживал, даже одно время выводил каким-то вонючим косметическим средством, но у него быстро началась кожная реакция, и он оставил это неблагодарное занятие мне на радость. А веснушки у него были очень даже очаровательные. Я к своему удовольствию разглядел их на мочке уха и пятке, правда, ему об этом не сказал, чтоб не расстраивать. Подобрав свою футболку, я накинул её ему на плечи. Конечно, мог бы и рубашкой самого Дженсена загородить друга от ультрафиолетовых лучей, но мне хотелось получить в своё распоряжение его запах, хоть маленько. С момента моего возвращения из Сан-Антонио прошло уже больше двух недель, а я так и не смог прочувствовать тот факт, что мы опять вместе. Почему-то я никак не мог надышаться Дженсеном, потребность находиться с ним постоянно рядом меня и пугала, и восхищала. За время, проведённое у бабушки, я понял, что попал от него в жуткую зависимость. Почему раньше этого не видел, не знаю, возможно, потому, что мы не расставались так надолго, обычно проводя лето в городе. Но в этот раз меня отправили в Сан-Антонио. Я звал Дженсена с собой, но у них там какие-то неприятности в семье приключились, и пришлось мне ехать одному. На третьи сутки пребывания в Техасе мне смутно показалось, что чего-то не хватает, через два дня я понял, что здорово скучаю по другу, через три готов был на стенку лезть от тоски. Сократив время своего нахождения в Сан-Антонио с четырёх до двух недель, я совершил самое важное открытие в своей жизни – для нормального функционирования мне стал крайне необходим Дженсен Росс Эклз, одноклассник и лучший друг по совместительству.

С Эклзом мы познакомились четыре года назад, когда наша семья перебралась в этот маленький провинциальный городок из шумного и жаркого Сан-Антонио (так уж сложилось – отца перевели на повышение в эту дыру, но, если честно, это повышение больше напоминало понижение, так тогда казалось). Городишка был одноэтажным и очень разбросанным территориально. Дом, доставшийся нам, находился предпоследним на длинной улице, в последнем жила семья Эклзов, и за их забором начинался лес. Стоит сказать, что лес здесь очень сильно подступал к городу, окружал его и цепко держал в своих лапах, на нём была завязана большая часть жизни местных жителей. Порой я чувствовал себя первопоселенцем где-нибудь в Квебеке. Определённо, очень непривычная для меня обстановка. Мы приехали за неделю до начала учёбы, и я ни с кем ещё не познакомился. Сунув руки в карманы джинсов, в одиночестве бродил по узким улочкам города, пиная пустые банки из-под газировки или просто глазея на исполинские деревья – других достопримечательностей не наблюдалось. Кто бы мог подумать, что судьбоносная встреча произойдёт практически рядом с домом? Я вышел с утра в расчете по обыкновению послоняться по городу, зажав в руке надкусанное яблоко, когда услышал крики и шум драки. В крови у всех Падалеки - вспыльчивость и стремление заступиться за слабого, так говорила бабушка. Моё благородное сердце польских эмигрантов не выдержало и я, отшвырнув яблоко подальше, рванул на звуки борьбы. Определённо я поступил правильно, потому что трое ребят постарше валяли в пыли мальчишку моего возраста. Кто бы ни был виноват в драке, но трое против одного – не по-джентельменски. Парнишка ещё трепыхался и пытался давать сдачи, но силы явно не совпадали, и моё триумфальное появление, прямо скажем, неклассически переломило исход сражения. Мальчишка воодушевился, противники стушевались и после серии удачных контрударов с нашей стороны позорно бежали с поля боя. Мы остались вдвоём, и я помог ему подняться. Бесполезно отряхнув порванные в трёх местах и заляпанные кровью и грязью джинсы, он, наконец, поднял на меня глаза, и я на минуту завис. В тот момент я полностью утратил способность соображать и разговаривать, настолько он поразил меня своей солнечностью. Парнишка был весь усыпан золотистыми веснушками, светлые лохматые волосы отливали медью, глаза напоминали цветом ранний зелёный виноград, который особенно любила бабушка Падалеки. Он застенчиво улыбался и протягивал мне свою грязную руку. Спохватившись, я поспешно пожал её и представился:
- Джаред Падалеки.
- Дженсен Эклз. Спасибо, что выручил. Троих бы я не одолел.
Смутившись, я колупнул землю кедом и ткнул в сторону своего дома пальцем:
- Я тут живу. Мы недавно переехали. Отца перевели по работе.
Дженсен вежливо кивнул.
- А мы здесь живём, значит, соседи. Я рад.
- Я тоже, - признался я, не покривив душой, потому что в тот момент и вправду был жутко рад познакомиться с Дженсеном.
Собственно вот так мы и подружились, а потом выяснилось, что мы еще и в одном классе учимся. За четыре года в этом городишке, только благодаря знакомству с Эклзом я ни разу не пожалел о переезде в отличие от остальных членов своей семьи.

Дженсен, не сравнить со мной, оказался очень домашним, спокойным и благоразумным ребёнком (как он умудрился схлестнуться со старшеклассниками, я не понимал, а он сам не считал нужным объяснить). Всё, что интересовало его в этом мире – книги. Я ворвался в его жизнь морским ветром, чужим, непредсказуемым, отрывая от чтения и подбивая на разные проказы и безумства. Дженни, как очень быстро я стал его звать по праву лучшего друга (использовать девчачье имя применительно к нему разрешалось только мне, остальные даже за попытку заикнуться получали в глаз), честно сопротивлялся, но в итоге всегда уступал и вместе со мной участвовал в различных авантюрах. Оставшийся в Сан-Антонио Джордан, даже не вспоминался, а ведь я думал, что буду скучать по нашей дружбе. Эклз захватил меня в плен, но освобождаться не хотелось. Четырёх лет вместе и двух недель разлуки хватило, чтобы осознать, сколь важное место в моей жизни занимал Дженсен. Валяясь с ним на пляже небольшого лесного озера, где обычно купалась детвора, а сейчас, из-за начавшихся в школе занятий, было непривычно пусто, я решил затеять тот самый разговор, содержание которого разъедало мой мозг всё время пребывания в Сан-Антонио. Эклз повернул голову на другую сторону, явив мне присохшие песчинки на щеке и отпечаток часов, сладко причмокнул и опять сонно засопел. Я осторожно смахнул песчинки со щеки, близко разглядывая его веснушки, длинные ресницы, пухлые потрескавшиеся губы.
- Перестань так делать, - пробормотал он, не открывая глаз.
- Как? – спросил я, ухмыляясь.
- Перестань на меня глазеть, - он, наконец, открыл свои зелёные, как виноград глаза и прищурился, всматриваясь в меня. – Ты какой-то пятнистый, - сообщил он через некоторое время.
- Это из-за солнца, - объяснил я, пряча улыбку, - блики, ты только что глаза открыл. С непривычки.
- Ага, - хрипло кивнул он, моргая, - я так и подумал.
- Дженни, - протянул я, пропуская песок сквозь пальцы, - нам надо обсудить, куда мы будем поступать. Последний год в школе, всё-таки. Мне хотелось бы в колледж искусств. Моих баллов хватает даже в Калифорнию поехать. А ты у нас вообще вундеркинд. Как на счёт Стенфорда?
Дженсен как-то напрягся, рот дёрнулся, словно я сказал что-то неприятное для него. Он с силой потёр висок, будто голова резко заболела, и произнёс тихо (я едва расслышал):
- Я не смогу поехать с тобой в Стенфорд, извини, Джаред.
- Ладно, - легко согласился я, - нет проблем. Куда хочешь ты? Надеюсь, моих баллов туда хватит? Я заранее согласен на всё.
- Я… Нет, Джаред, мы не будем учиться вместе, - выдавил он, отворачиваясь от меня и прикусывая губу (верный признак того, что он нервничает – я очень хорошо изучил друга за эти четыре года).
- Что? – удивился я. – Но почему? Чушь какая! Мне всё равно, где ты хочешь учиться, просто я еду с тобой, - произнёс я сердито, удивляясь, как этот идиот до сих пор не понял, что нам нельзя терять друг друга из виду.
Дженсен поднялся и, не глядя на меня, стал одеваться: поспешно натянул джинсы, подхватил рубашку и кеды. Разозлившись, я схватил его за руку.
- Какого чёрта, Дженс? Ты не хочешь, чтобы мы учились вместе?
- Ты ничего не знаешь! – выкрикнул он мне в ответ, вырываясь.
Отшатнувшись, я увидел в его глазах боль и обиду.
– Ты не понимаешь, у меня обязательства перед семьёй, я не могу, - неожиданно тихо произнёс он, развернулся и побрёл от меня прочь, загребая босыми ногами (он обожал ходить босиком) песок.
- Дженсен! – позвал я, но он не обернулся.

Мы впервые за четыре года дружбы поссорились. Обидно было ещё и потому, что я не понимал из-за чего. Что такого мешало нам учиться вместе? Эклз что-то бормотал про свою семью, но и Алан, и Донна (его родители) относились ко мне всегда доброжелательно и приветливо. Миссис Эклз делала прекрасные блинчики и обожала ими кормить (мой растущий организм сметал всё без разбору, а Дженсен с сестрой частенько нос воротили), Алан иногда брал нас на рыбалку. Даже сестра Дженсена Макензи души во мне не чаяла, вечно крутясь рядом, стоило мне зайти к Дженни по какому-нибудь делу или просто так. Только его брат Джош, не живший с семьёй и изредка появлявшийся у них, смотрел на меня с подозрением. Ну и что? Может, он просто параноидально недоверчивый тип.

Реакция Дженсена была для меня непонятной и обидной. Весь день я пропсиховал, накручивая сам себя, поссорился с мамой и Меган, нагрубил отцу и отказался общаться по телефону с братом, который сейчас учился на врача в университете Остина. До десяти вечера я просидел в своей комнате наверху, не включая свет и буквально прожигая взглядом тёмное окошко Дженсена напротив. Ещё четыре года назад он поменялся комнатой с сестрой, чтобы у нас была возможность общаться и по вечерам. Мы даже придумали, как обмениваться записками по веревочке, натянутой между нашими домами. А ещё я частенько лазил к нему в окно. Не то чтобы в этом была необходимость, просто романтика. Где пропадал этот упрямец? Я голову себе сломал, ожидая, когда у него загорится свет. В своей комнате я целенаправленно не включал, не собираясь проявлять собственный интерес. За окном забарабанил дождь, а его всё не было. Беспокойство грызло меня изнутри. Когда волнение достигло своего максимума, появился Дженсен. Внезапно вспыхнувший верхний свет, залил маленькую комнату и проявил его самого, насквозь мокрого, босого, с торчащими в разные стороны как у дикобраза волосами. Он стоял потерянный и одинокий, как-то жалобно, обиженно смотрел в мою сторону и дрожал. Чёрт! В этот момент я понял, что не могу на него сердиться. Мне уже не важно стало по какой причине мы поссорились, единственное, чего я хотел, скорее помириться. А ещё у меня буквально сердце разрывалось от того, что этот дурень где-то бегал босой под дождём и сейчас запросто мог слечь с банальной простудой. Я выскочил из своей комнаты, перепрыгивая через две ступеньки, пролетел лестницу и вывалился на улицу, воспользовавшись задней дверью, мгновенно намокнув под дождём. Плевать! Перемахнув через забор, отгораживающий наш участок от участка Эклзов, я быстро добрался до старой яблони, растущей под окнами Дженсена, и стал карабкаться по нему как обезьяна. Руки соскальзывали из-за дождя, но я упрямо стремился вверх, ноги автоматически находили привычные ступеньки: выемку в стволе, засохший старый сучок, развилку, толстую как удав ветку, упирающуюся в окно Дженса. Толкнувшись в стекло, которое почти мгновенно распахнулось, я вкатился в комнату, попав прямиков в объятия Дженни, не удержавшего нас двоих и плюхнувшегося попой на пол. Некоторое время мы лежали, судорожно вцепившись друг в друга, а дождь лил на нас сквозь открытое окно. Дженсен дышал часто и нервно, думаю, я от него мало чем отличался.
- Надо окно закрыть, - произнёс он, опалив меня своим дыханием (как, оказывается, близко друг к другу мы находились).
Я ощущал под своей рукой горячую кожу Дженсена, а своим бедром нечто недвусмысленно твёрдое у него в паху. Странное желание дотронуться губами до его губ крутилось у меня в голове, дыхание сбивалось. Не вполне контролируя себя, я потянулся к нему, но сверкнувшая в ночи молния привела нас в чувства. Я слез с Дженсена и направился к окну, чтобы его закрыть, смущенно чувствуя, как горят щёки, а когда повернулся к Эклзу, он уже поднялся с пола и одёргивал рубашку, виновато поглядывая на меня.
- Джаред, я… - начал он тихо, но я не дал ему договорить.
- Прости меня, я не хотел тебя обидеть, - сказал решительно сам, - мы потом во всём разберёмся. А сейчас тебе срочно надо под горячий душ. Какого чёрта, Дженсен, босиком под дождём бегать? Ты же простудиться мог!
Он улыбнулся с облегчением и рассмеялся:
- Я не заболею, Джей, ты же знаешь, - на моей памяти он и, правда, ни разу не болел. - А вот тебе точно душ не помешает. Иди, давай, я после тебя.
Он подтолкнул меня к ванной комнате, а сам принялся копаться в своих вещах. Когда я уже грелся в клубах пара под горячими струями, скрипнула дверь, мелькнула вся в веснушках рука Дженсена, положившего на полку стопку чистого белья.

Мы сидели на его кровати под одним одеялом, смешные, в футболках, боксёрах и носках (всё это некоторым образом было мне мало, поскольку принадлежало Дженсену – мои вещи сушились в ванной на батарее), касаясь друг друга локтями и коленками, и тихо разговаривали.
- Понимаешь, я нужен своей семье, - шептал Дженсен, - обязан им и должен буду пойти по следам отца и брата.
- То есть податься в лесничие? – я имел смутное представление о работе Алана, про Джоша так вообще ничего толком не знал.
- Ну, вроде того, - согласился Дженсен, - это не зависит от меня. Просто судьба мне такая досталась. Я бы больше всего на свете хотел уехать куда-нибудь с тобой, но долг… Чёрт, я не знаю, как объяснить, чтобы ты понял.
- Не объясняй, - ответил я, - мне всё равно. Если ты не можешь отсюда уехать, то я могу здесь остаться. В конце концов, найду, чем заняться.
- Нет, Джей, - заволновался Дженсен, хватая меня за руку, отчего сердце моё учащённо забилось, - у тебя талант. Ты не должен его в землю зарывать. Ты обязан выучиться. Твои рисунки – что-то особенное. У тебя невероятное чувство красоты в повседневном. Помнишь, как ты нарисовал нашу Белку, которая в сосне живёт? Что-то фантастическое! Даже не смей заговаривать о том, что останешься здесь. У тебя впереди успех и признание.
Не сдержавшись, я фыркнул:
- Сдались они мне без тебя? Дженни, может, ты ещё не понял, так я объясню, наши дорожки связаны.
Он вздохнул и положил голову мне на плечо.
- Дурень, - пробормотал ласково, закрывая глаза.
- Ага, - согласился я, осторожно обнимая его, - вместе с тобой, детка.
Так мы и заснули, обнявшись, сидя под одним одеялом. Утром Дженсен растолкал меня, сонно, подслеповато, как совёнок, моргая на восходящее солнце. Я быстро переоделся в высохшие шмотки и выскользнул из его окна. Когда добрался до своей комнаты, увидел Эклза, замершего напротив под накинутым на плечи одеялом. Мы некоторое время молча смотрели друг на друга, а затем разошлись по своим кроватям досыпать. Через два часа нужно будет вставать, чтобы идти в школу. Закрывая глаза, я обещал себе обязательно придумать что-нибудь такое хитрое, чтобы увезти Эклза от его сумасшедшей семейки. Не будь я Джаредом Падалеки, если мне это не удастся.

Встретившись утром у дома Дженсена, мы пошли в школу, по дороге обсуждая всякую ерунду, вроде недавно просмотренного шведского фильма «Впусти меня» (ночной разговор старательно не вспоминали). Мне фильм понравился, и я с удовольствием смаковал подробности, рассуждая о том, на сколько вообще вероятно существование вампиров в нашем мире. Эклз хмыкал и односложно поддерживал разговор, но я, когда меня что-то волновало, а в данном случае волновало старательно, буквально заражался многословием и мог трещать языком часами. Незаметно беседа свернула к теме дружбы между человеком и монстром.
- Я им не верю, - сообщил я Дженсену, - не может человек проникнуться искренней любовью и сочувствием к монстру. А то, что Эли монстр ты же не будешь отрицать? – Эклз неопределённо мотнул головой. – Она с лёгкостью расправилась с врагами Оскара, и тот даже глазом не моргнул, чтобы ужаснуться её кровожадности. А в жизни бы испугался. По-хорошему, он должен был в штаны наделать в тот момент, когда узнал кто она такая. Это в природе человеческой – бояться нелюдей. А она? Откуда у неё чувства к человеку? Эли просто использует Оскара, как использовала того деда. Она выпьет его кровь и даже не поморщится. Нет и не может быть дружбы и любви между человеком и нечеловеком. Это противоестественно!
Дженсен уже довольно продолжительное время молчал, не поддерживая мой монолог, и я, осознав это, удивлённо остановился.
- Ты не согласен? – спросил его в изумлении.
Хмурый Эклз оторвался от созерцания пыльной дороги под ногами и посмотрел на меня. Его взгляд обжёг таящейся в нём обидой.
- Значит, ты считаешь, что дружбы между человеком и нечеловеком быть не может? Что монстр останется монстром, да? – как-то яростно, вкладывая непонятный мне скрытый подтекст в свои слова, произнёс тихо Дженс, так и не ответив на мой вопрос.
- Ну да, - уже неуверенно согласился я, - останется. Наверное, - последнее я добавил специально для Эклз, не вполне понимая почему.
Он как-то на глазах мгновенно перестал излучать свою солнечность, помрачнел и отвернулся от меня. Некоторое время смотрел в небо, сквозь прищуренные глаза, словно о чём-то серьёзно размышляя, потом вздохнул и выдавил:
- Может ты и прав.
Я совсем не понял о чём он, и почему наш разговор так его расстроил, но эмоции Дженсена действовали на меня как катализатор – ускоряя мои собственные, поэтому, чертыхнувшись, обнял его за плечи и с жаром произнёс:
- Ничего я не прав. Молю тут чушь, а ты меня слушаешь! Это же кино, не жизнь. Не по настоящему. Пошли скорее, а то опоздаем, и мистер Наттер устроит нам нагоняй.
От моих слов Дженсен просветлел, улыбнулся с каким-то непонятным, но радостным облегчением и сам уже потянул меня по направлению к школе. Ускорившись, мы прошли мимо бакалейной лавки мистера Эдлунда, где Эклз подрабатывал этим летом, и хором поздоровались с Беном, возившимся с замком. Около дома нашей математички мисс Гэмбл, Дженни привычно спрятался за меня, потому что Тангенс, её старый брехливый пёс, уже стоял на страже, чтобы привычно облаять Эклза (ну не любили его собаки, он, между прочим, отвечал им взаимностью; из-за этого я так и не завёл здесь питомца, хотя в Сан-Антонио у меня имелся пёс, оставшийся жить у бабушки). Квартал до школы мы почти пробежали, чтобы не опоздать к началу занятий. На подходе к alma mater с нами поравнялись опаздывающие Крис и Стив.
- Эклз, сегодня репетиция, не забыл? – напомнил Кейн, по-свойски обнимая Дженсена, игравшего в группе Кристиана на гитаре.
Мне это панибратство никогда не нравилось, я поморщился и демонстративно скинул лапу Криса с плеча Дженсена. Кейн весело заржал, и обогнал нас, увлекая за собой более спокойного и уравновешенного Стива.
- Чего он всё время за тебя хватается? – сердито буравя глазами спину удаляющегося Кристиана, спросил я. – Ну что за манеры на людей вешаться?
Дженсен рассеянно дёрнул плечом, поправляя сумку:
- Да не обращай внимания. Это же Крис. Он иначе не может.
- Вот почему-то с Коэном же он не обнимается, - всё не мог успокоиться я.
- Да ладно, - Дженсен примиряюще сжал мою руку, - забудь.
Жест, всего лишь простое пожатие, был таким привычным, но почему-то сейчас меня словно током прошило – кровь прилила к щекам от прикосновения Эклза. Перед глазами возникли его губы, полные, потрескавшиеся, сухие, обветренные, и желание дотронуться до них вновь обожгло моё сердце. Господи, что со мной происходит?
- Наттер на горизонте, - шепнул Дженсен, - я убежал, - у него были какие-то нелады с нашим директором, и поэтому он старался ему на глаза не попадаться.
В данном случае Эклз решил прошмыгнуть в школу с заднего хода. Первые два урока у нас не совпадали. С сожалением проводив его взглядом, я вежливо поздоровался с мистером Наттером, проходя мимо, и отправился на встречу с мисс Гэмбл и алгеброй.

Время до конца урока я витал где-то в облаках, вспоминая дыхание Дженсена и его губы, находившееся вчера в опасной близости от моих. Я до сих пор ощущал жар его тела, когда давеча практически упал на него, вывалившись из окна, прерывистое дыхание, твёрдость под своим бедром. Желание поцеловать Эклза разрасталось где-то в районе солнечного сплетения и походило больше на подростковые сексуальные томления. Боже, я думал, что уже миновал пубертатный период. Ошеломлённый обрушившимися на меня ощущениями, я пропустил мимо своего сознания все объяснения мисс Гэмбл (спасибо, что не вызвали к доске, а то бы позора не миновать). Что со мной такое творилось? Страдания по Эклзу в Сан-Антонио, вчерашние недообъятия, сегодняшние желания? Хорошо, что на ближайшей короткой перемене мы с Дженсом не встретились (наши уроки проходили на разных этажах школы), и он не увидел, что со мной происходит. У меня в запасе был только один следующий урок, чтобы привести себя в порядок до того, как мы с ним опять окажемся вместе в слишком тесном контакте, когда невозможно что-то скрыть друг от друга. Честно сказать, я надеялся, что непонятное и неправильное влечение к Дженсену пройдёт, но, оно не то что не прошло, напротив, усилилось, поэтому я постарался перестать паниковать и сосредоточился на анализе своих чувств к лучшему другу. Первый сделанный мной вывод гласил: Дженсен Эклз меня волнует. На счёт эмоционального плана я никогда не сомневался, но всегда объяснял это невъебенной дружбой, а вот появление на горизонте сексуальной составляющей меня испугало. Но, что было, то было – я реально возбуждался на Эклза. Немного покопавшись в памяти, я пришёл к выводу, что, возможно, такое случалось и раньше, во время совместной возни, купания в озере, валяния рядом на диване с игровой приставкой, просто я сводил это к подростковым гормонам и личному перевозбуждению в присутствии Эклза, действовавшего на меня как «Ред булз» или стаканчик крепкого кофе (эйфория, гиперактивность). Но вот в сочетании с нежностью, которая разливалась во мне, стоило только подумать о Дженсе, все мои самообманы рушились. Приходилось признать, что я, Джаред Тристан Падалеки, влюбился в своего лучшего друга Дженсена Росса Эклза, совершенно незаметно и очень сильно, и это был второй мой вывод. Что в этом утверждении более всего ужасало, факт того, что влюбился в лучшего друга, или того, что мой лучший друг - парень, я затруднялся определить. Одно понятно – это ненормально. Когда мы с Дженсеном встретились перед историей, я накрутил себя до предела. Но Эклз такого нервозного состояния даже не заметил, пребывая в мечтательной задумчивости, хотя обычно был очень чувствителен к перепадам моего настроения. История прошла незаметно для нас обоих – я постоянно ловил себя на том, что зависаю на его губах, а его привычка грызть кончик ручки, едва не довела меня до предынфарктного состояния. Некоторое время я боролся со своими неправильными желаниями, а потом плюнул и просто стал наблюдать за Дженсеном. Всё же он был очень красивым парнем. Почему я раньше этого не замечал, акцентируя внимание на деталях: губах, веснушках, ресницах? Он весь, целиком выглядел потрясающе. Теперь я понимал наших девчонок, постоянно славших ему записки с предложением дружить. Хорошо развитый физически, Дженсен давно уже не напоминал того щуплого 13-летнего мальчишку, которого парни постарше валяли в пыли. Он вытянулся, возмужал, окреп, подкачался, хотя и сохранял юношескую хрупкость. Но более удивительным казалось его лицо – просто эталон красоты – хоть сейчас в модельный бизнес: зелёные глаза, пушистые длинные ресницы, правильной формы нос, который он года два назад сломал, поскользнувшись на переправляемом по реке бревне, россыпи золотистых веснушек и пухлые губы, от одной мысли о которых меня пробирала мелкая непонятная дрожь. При этом Дженсен не кичился своей красотой, вообще вёл себя очень скромно, сдержанно и застенчиво.

Когда началась большая перемена, а Дженсен так и не вышел из своего меланхолического состояния, я понял, что если не позабочусь о нас обоих, мы можем остаться голодными. Этой несправедливости по отношению к нашим растущим организмам я допустить не мог. Схватив его за руку, я потащил Эклза в столовую, сунул ему поднос и принялся составлять туда то, что соответствовало гастрономическому вкусу нас обоих. Дженсен не сопротивлялся, умильно поглядывая на меня, а я медленно пропитывался здоровым раздражением. Заняв наш привычный столик в углу под засохшей пальмой, я подтолкнул Эклзу его тарелку с сэндвичем и сок.
- Ешь, - сердито велел ему и сам набросился на свою порцию.
Дженсен вяло жевал бутерброд, хитро поглядывая на меня. Наконец, я не выдержал такого издевательства и поинтересовался:
- Чего?
- Ничего, - хмыкнул он, - ты знаешь, что девчонки поспорили с кем ты пойдёшь на выпускной бал?
- Что? – от изумления я даже жевать перестал. – И какие кандидатуры?
- На твоё внимание и право побороться за титул королевы бала претендуют Женевьев Кортез и Сэнди МакКой, - объявил весело Эклз. - Народ уже ставки делает, кого ты выберешь. Голоса примерно разделились. Меня даже подкупить пытались заинтересованные стороны, чтобы иметь возможность оказывать на тебя определённое давление. Как думаешь, может мне продаться? Я такие преференции получу – закачаешься… - он мечтательно закатил глаза, улыбаясь.
Я помрачнел – надеюсь это он не о девчачьем внимании сейчас? Чёрт, не успел осознать собственную голубизну, как уже ревновать начинаю. Хотя… Почему начинаю? Что, собственно, иное я чувствовал к Крису и Стиву, как не ревность?
- Джей, а правда, с кем ты на бал пойдёшь? – с любопытством спросил Дженсен, отправляя в рот кусочек котлеты из сэндвича.
- С тобой, - брякнул я от чистого сердца, не подумав.
Но Дженсен не воспринял мои слова всерьёз:
- Ага, - заржал он, - ты со мной, а я с тобой. Пойдём как два педика и будем суперголубой парой в нашей школе. Нет, ну правда, Джей, ты уже думал об этом?
Я мотнул головой, старательно разглядывая крошки в тарелке – слова о педиках болью отозвались в моём сердце. Тон Дженсена ясно давал понять о его отношении к подобным… отношениям. Не то чтобы я рассчитывал на какие-то чувства Эклза к себе, но и такого откровенного пренебрежения перенести не мог. Дженни ощутил моё настроение мгновенно, перестал улыбаться и осторожно дотронулся до моей руки.
- Джей, - позвал он, - всё нормально?
Я кивнул, не поднимая на него глаз.
- Прости, я по-дурацки пошутил, - извинился он. - Эти две дуры просто достали меня за сегодняшний день. Кстати, я им так и сказал, когда они спросили, кого ты собираешься пригласить.
- В смысле? – не понял я, наконец отрываясь от созерцания пустой тарелки и возвращаясь к Эклзу.
- Сказал, что ты пригласил меня, - с этими словами Дженсен широко улыбнулся, и я не почувствовал даже тени насмешки.
Делайте что хотите, но вот именно сейчас он не шутил.
- Конечно, Дженни, детка, с кем же ещё я могу пойти на такое знаменательное событие, - тут же отозвался я, мгновенно подключаясь в предложенную мне игру, не вполне ещё освоившись с её правилами и условиями.
Дженсен тепло улыбнулся в ответ и кивнул на выход – мы явно задержались за обедом. Время до конца занятий пролетело неожиданно быстро. Я не вполне понимал, что происходило между мной и Эклзом, но, определённо, это было что-то очень хорошее. Мы понимали друг друга с полувзгляда, полуслова, обменивались какими-то многозначительными фразами, в которых терялся не только изначальный, но и скрытый смысл, погребённый под хитроумным тройным шифром, едва заметно касались друг друга, кружа по одной траектории, словно под кайфом куда-то летели, в непонятной эйфории, взаимодействовали так остро и чувствительно, что порой казалось, постороннее неосторожное движение разорвёт наш мир в клочья. Когда уроки закончились, и Дженсен собрался идти на репетицию, напряжение между нами достигло апогея. Обычно я избегал компании Криса, раздражавшего меня своей бесцеремонностью (теперь я понимал, что это банальная ревность), но сегодня не мог отпустить Эклза от себя.
- С тобой пойду, - сказал ему, закидывая за спину рюкзак.
Дженсен ничего не возразил, лишь, довольный, улыбнулся краешком рта.

Кейн со своей группой по обыкновению репетировал в конференц-зале. Моё появление парни встретили громким улюлюканьем и подколками, типа «звезда баскетбола снизошла до нас смертных» (я играл в нашей баскетбольной команде и на фоне остальных слабых игроков профессионально смотрелся очень даже внушительно). Насмешки я проигнорировал, забрал сумку Эклза и устроился в углу на трёх стульях, составленных вместе, что позволило мне вытянуть ноги. Собравшись было поспать, я не понял, каким образом увлёкся, наблюдая со стороны за процессом репетиции. То есть даже не за самой репетицией, а за Дженсеном, за тем, как он наклонял голову, прислушиваясь к звучанию гитары, как высовывал кончик языка, настраивая инструмент, как прикрывал глаза, вспоминая мелодию, как низко склонялся, перебирая струны. Иногда он смотрел на меня, так, словно хотел удостовериться, что я здесь, никуда не исчез, а, убедившись, тепло улыбался мне и опять возвращался к своей гитаре, и в эти моменты мне казалось, что мир вокруг сияет радугой только для нас двоих. Гармонию разрушил Крис. Что-то у них там не получалось, он сначала чего-то требовательно добивался от Дженсена, потом сунул свою гитару Стиву и стремительно приблизился к Эклзу. Встав у него за спиной, он практически обнял его, положив свои руки на руки Дженса, показывая ему как надо правильно ставить пальцы. Дженни сосредоточенно хмурился, кивал, позволял. Позволял, блядь! Они стояли друг к другу слишком близко, головы их практически соприкасались, щека к щеке, Крис явно прижимался к Эклзу, а тот не отодвигался, не отталкивал, не выражал недовольства, и это было НЕПРАВИЛЬНО! Мир вокруг меня замолчал почти мгновенно, я перестал слышать что-либо кроме своего дыхания, тяжёлого, оглушающего. Всё, что случилось дальше, длилось не больше минуты в общей сложности, но для меня прошла вечность, как в замедленном кино. Я вскочил, уронив с колен сумку Дженсена, опрокинув стулья, которые с грохотом (наверное, ведь для меня в мире царила мёртвая тишина) упали на пол, от чего Эклз вздрогнул и посмотрел на меня. Наши глаза встретились, я не смог вынести его удивлённо распахнутой виноградной зелени и просто сбежал.

Ноги сами принесли меня в библиотеку. Взяв с полки первый попавшийся том, я прошёл к дальнему столу, под строгим взглядом мисс престарелой Лорц, скинул рюкзак на пол и с облегчением сел на жёсткий стул. Мир вокруг по-прежнему хранил молчание. В этой тишине я открыл книгу и уставился в неё невидящим взглядом. Буквы сливались, а вместо них всплывала картина, которую я только что наблюдал: Дженсен и Крис. Мыслить ясно я не мог, в душе клокотала ревность и обида. То, что сделал Кейн, казалось слишком личным, слишком интимным – я себе такого не позволял, а ведь Дженсен был моим лучшим другом. Как он к нему прижимался, как обнимал! Это было настолько невыносимо и больно – то, что я видел. Подлые чёрные мыслишки копошились в голове сумбурно и хаотично, выталкивая на поверхность гаденькие предположения, вроде того, что Крису нравится Дженсен и он, таким образом, пытается его привлечь. Даже в минуту душевного надлома я не мог думать об Эклзе плохо, только о Кейне. Сколько я так просидел, борясь с самим собой, сказать бы затруднился. В себя меня привела толстая книга Диккенса, которую кто-то швырнул на стол прямо напротив меня. Слава Богу, хоть звуки ко мне вернулись! Оторвавшись от созерцания страниц непонятного автора, я поднял вымученный взгляд и к великому удивлению увидел стоящего напротив Дженсена, надо сказать очень сердитого. Его щёки очаровательно раскраснелись, глаза гневно сверкали.
- Какого чёрта, Джей? – зашипел он, наклоняясь ко мне. – Почему ты меня бросил?
Я мгновенно завис на его губах, не в силах хоть что-то разумное ответить, просто смотрел, как они движутся, и ловил себя на желании потрогать хотя бы пальцами, чтобы пусть даже так, но ощутить их.
- Мне что теперь за тобой по всему городу гоняться? – продолжал негодовать Дженсен. – Мог бы сказать, что в библиотеку пошёл. Я уже и к тебе домой сбегал, и к озеру, и вообще чёрт знает что подумал. Джаред!
Всё же я смог собрать волю в кулак и оторваться от губ Эклза. Посмотрел насуплено на него и отвернулся. Мне нечего было ему ответить. Состояние полёта и общего пространства, охватившее меня во время нашего разговора в столовой, прошло, исчезло при виде того, как он обнимался с Кейном, оставив после себя пустоту утраты и разочарования. Наверное, было в моём взгляде нечто такое, что заставило Дженсена заткнуть поток сердитых слов, уже сорвавшихся и ещё только готовившихся сорваться с языка, и посмотреть на меня пристально и странно.
- Пойдем-ка, - сказал он, неожиданно больно прихватывая меня за руку, - сюда пойдём.
Он потянул меня куда-то вглубь библиотеки, а я не понял почему, но покорно поплёлся за ним. Когда мы оказались между двух дальних стеллажей с книгами по истории древнего Рима с одной стороны и историей Соединённых Штатов с другой, он резко толкнул меня к стене, о которую я больно ударился спиной. Навалившись на меня грудью, так, чтоб я не вырвался, Эклз наклонился ко мне близко и зашептал:
- Что происходит, мать твою, Падалеки? Ты знаешь, что ведёшь себя как настоящая пэмээсница? Что за нахуй? Какого, блядь, тебе приспичило устроить это представление? Зачем меня по всему городу гонял? Мог бы и сказать, что тебе в библиотеку надо. Правда, я что-то не знал о твоих способностях читать задом наперёд… Джей, да что с тобой? – последнее он выдавил из себя, приблизившись ко мне слишком близко, опасно близко.
Я ведь не железный, а после сегодняшних откровений собственного разума, удивительно, как вообще так долго продержался, не сорвавшись. Не сорвавшись до той поры, пока он не прижал меня к стенке. Вот тут я и не выдержал, сглотнул и осторожно прикоснулся своими губами к его. Нет, это был не поцелуй – совершенно целомудренное действие. Его губы показались мне мягкими и сухими одновременно, лучшими. Дыхание моё сбилось, и я некоторое время испуганно наблюдал за тем, как Дженсен удивлённо распахивает глаза, как с недоверием подносит руку ко рту, туда, где только что были мои губы, как нервно облизывается… Дальше я не выдержал, оттолкнул его от себя и пулей вылетел из библиотеки, весь пунцовый от смущения и ужаса. Господи, что же я наделал? Кажется, только что наша многолетняя дружба с Эклзом дала течь. То есть, нет, она просто затонула как дырявая лодка. И самое страшное, что дыры в днище я пробил собственными руками.

Дома я отказался есть (невероятное дело для меня), поднялся к себе и бросился навзничь на кровать. Уткнувшись лицом в подушку, я, наконец, дал волю слезам. Как же обидно было за то, что я так бездарно проебал самое дорогое в жизни – дружбу с Эклзом. Чёрт с ним с влечением и влюблённостью, может быть, я нашёл бы способ как-то с этим совладать, избавиться от неправильных желаний и мыслей. Только вот теперь уже поздно. Для Дженсена я – ненормальный извращенец, возжелавший лучшего друга. Пусть бы я умер в младенчестве, чем так опозорился перед Эклзом сегодня. Слёзы лились из глаз, всхлипы тонули в подушке – в последний раз я плакал в восемь лет, когда нашего кота Барашка сбила машина. Было жалко себя до чёртиков, от таких мыслей слёзы литься не переставали. Скрипнула дверь, послышались шаги, слабый вздох, кровать прогнулась под чьим-то весом и горячая рука легла мне между лопаток. Я дёрнулся, не желая никого видеть, но рука настойчиво и крепко прижималась к моей спине. Чуть повернув голову, чтобы популярно объяснить, куда может отправляться добровольный жалельщик, если прямо сейчас не покинет мою комнату, я с ужасом натолкнулся на понимающий и доброжелательный взгляд Дженсена, присевшего на краешек кровати. Он неуверенно и в то же время тепло улыбнулся мне.
- Я принёс твой рюкзак, - сказал он просто, а потом протянул руку и стёр с моего лица слёзы, очень бережно и нежно.
Ничего не понимая, я сел на кровати рядом с ним, подогнув под себя длинные ноги, потеряв ощущение тепла между лопаток. Дженсен продолжал улыбаться.
- Ты… - выдавил я хрипло. – Что ты тут делаешь? – может и глупый вопрос, но я не ждал повторного рассказа о рюкзаке, и Эклз меня прекрасно понял.
- Джей, - мягко произнёс он, почти незаметно пододвигаясь ближе, - ты меня поцеловал.
- Ага, - согласился я (более умного ответа придумать не мог) и замолчал, ожидая, что ещё он скажет.
- Это значит, что ты меня… - Дженсен запнулся, подыскивая удачное слово, - ты в меня… я тебе нравлюсь, - наконец выдохнул он. – Это правда, Джей?
Ну что ж, вот и настал момент истины. Я мог соврать что-нибудь о духоте в библиотеке, о помутившемся сознании, об отравлении сэндвичем или, на худой конец, действием на меня сексапильности мисс Лорц (в её-то почтенные годы). Это не было бы правдой, но, возможно, помогло бы сохранить видимость дружбы с Дженсеном. Почему я сказал то, что сказал, не знаю. Наверное, надоело врать самому себе, ведь, получается, я весьма успешно занимался самообманом на протяжении четырёх лет дружбы. В конечно итоге, не важно, по какой причине, важно, что именно я ответил ему.
- Ты не нравишься мне Дженсен. Я, кажется, люблю тебя.
Ну вот, я это и сделал, оказалось, не так уж и сложно – как в детстве в озеро с тарзанки прыгнуть, сначала страшно, а потом здорово – полное ощущение свободы, полёта, лёгкость во всём теле и радость. Глаза Эклза расширились, а губы неожиданно для меня растянулись в широкую солнечную улыбку, от чего его веснушки и волосы засияли ещё ярче.
- Я рад, что ты наконец-то это понял. Потому что я тоже люблю тебя, Джаред Падалеки.
- Что? – я в изумлении уставился на него, не в силах поверить тому, что только что услышал.
- Ну да, - спокойно пожал он плечами, - я влюбился в тебя в тот самый миг, когда ты так решительно ввязался в чужую драку.
- Господи, Дженсен, - пробормотал я потрясённо, - но ведь нам было по 13 лет.
- Настоящему чувству возраст не помеха, - усмехнулся он, - и я рад, что ты, наконец, признал, что чувствуешь ко мне то же самое.
- То есть? – подозрительно прищурился я. – Ты хочешь сказать, что знал, что я тебя люблю? Но этого быть не может, - воскликнул я, увидев его утвердительный кивок, - я сам понял только сегодня!
- Боже, Джаред! – закатил он глаза. – По-твоему в жизни существует только один способ передачи информации? – заметив моё недоумение, он фыркнул: - Слова! Ты думаешь, что только слова волшебным образом сообщают нам нечто особенно важное! Но это не так! Твои жесты, мимика, запахи говорят мне больше, чем твои, прости Господи, измышления в словесной форме. Ты любишь меня вот уже четыре года, Джаред Падалеки, и не смей это отрицать.
- Да я и не отрицаю, - удивлённо протянул я, - просто понял это только сегодня. Но да, я уже давно люблю тебя, Дженсен Эклз, - сказав это так просто и ясно, я сам неожиданно расплылся в счастливейшей улыбке, и чувство эйфории и полёта, царившие в моём сердце сегодня, вновь вернулись.
Дыхание опять сбилось, я судорожно всхлипнул, прогоняя отголоски плача, и придвинулся к Дженсену, неуверенно прихватывая краешек его футболки. Боясь посмотреть на него, я усиленно гипнотизировал дырку в джинсах на его колене, а слова уже выскакивали из моего рта помимо воли:
- Значит теперь… вроде как… мы… пара? И я могу… тебя… поцеловать? – вымолвив последние слова, я замер, в ожидании ответа, а когда осмелился поднять на него глаза, увидел такое опаляющее желание, что последние бастионы скромности рухнули без следа и через мгновение мы уже лежали на моей кровати, крепко вцепившись друг в друга.

Дженсен навалился на меня всей тяжестью, почти впаялся, пытаясь вжаться ещё сильнее, плотнее, крепче. Мы лежали не двигаясь, просто сцепившись и тяжело дыша, впервые я так близко и так остро ощущал его всем телом, горячую даже сквозь ткань футболки кожу, мускулы, лёгкие щекочущие волосы, обрамлявшие пушистой волной его милое нависшее надо мной лицо. Наше дыхание сливалось и смешивалось, отчего пьянило доступностью и близостью таких манящих дженсеновых губ. Всё же он сделал это первым, чуть приблизился и коснулся губами моих губ. Да, они были такими же мягкими и сухими, как я помнил в библиотеке, только теперь более настойчивыми и моими, по праву. Осторожно я прихватил нижнюю зубами и, втянув, чуть пососал. Боже, как же это было сладко. Щемящее чувство невыразимой нежности к Дженсену затопило меня, и я застонал ему в рот, а затем скользнул туда языком. Пробежался по кромке зубов, почувствовал, что меня пускают, и юркнул в тёплый и влажный жар. Целоваться с Дженсеном Эклзом казалось правильным и необходимым, как дышать воздухом. В комнате потемнело, и мы уже с трудом различали друг друга, только это напоминало нам о том, что прошло много времени с тех пор, как Дженсен пересёк порог моей комнаты. Никогда бы я не поверил в то, что можно так долго и упоительно целоваться, но отрываться от него казалось кощунством, его хотелось пробовать и пробовать, постоянно.
- Мальчики, ужинать будете? – послышался около двери голос моей мамы, и мы с Дженсеном замерли, выжидая, уйдёт она или проявит свойственное женщинам любопытство, заглянув ко мне в комнату.
Она иногда так делала, но до сего момента нас её поведение не смущало – скрывать раньше было нечего.
- Нет, мам, спасибо, - отозвался я, чуть отстраняясь от Дженсена, когда понял, что без ответа Шерон Падалеки не уйдёт.
Дженсен дышал тяжело и громко, куда-то мне в шею. Я ощущал его тяжесть и хотел, чтоб так было всегда. Когда мамины шаги стали удаляться, мы с облегчение рассмеялись.
- Чуть не спалились, - шепнул Дженсен.
- Ага, - согласился я, - думаю, мы бы её немного шокировали своим видом.
- Твои родные не поймут тебя, - скорее утвердительно, чем вопросительно произнёс он.
Я лишь пожал плечами:
- Мне пофиг. От тебя я не откажусь.
Дженсен улыбнулся – это я почувствовал, даже не различая в сумраке его лица.
- Чего ты? – спросил его тихонько.
- Ты такой решительный, - прошептал он, - и милый.
- Вовсе я не милый. Если ещё раз увижу, как ты с Кейном обнимаешься…
- Джей, - Дженсен оборвал мою гневную тираду, - это просто способ показать, научить. Это же гитара, ну как ещё помочь? Никто ни с кем не обнимался, ревнивый ты собственник.
- Ага, как же, - не очень поверил ему я и надулся.
- Правда, - он уже скатился с меня и просто лежал рядом, обнимая одной рукой, другую подложив под голову, - мне никто кроме тебя не нужен, поверь. Я тебя люблю.
- Дженс, - я вспомнил то, что мучило меня сегодня, - а тебя не смущает, что я парень? То есть я рад, что ты меня любишь, но ведь это ненормально!
Эклз вздохнул:
- На самом деле моя семья придерживается строгих правил и не одобряет однополые союзы, и я, вроде как, должен пребывать в ужасе от своей ориентации, - он улыбнулся. - Не скажу, что всё прошло гладко с самоидентификацией. Просто у меня были четыре года в запасе, чтобы понять, смириться и принять, а также надо всем подумать. Так вот, Джей, - он хитро посмотрел на меня, - откровение от Дженсена Эклза - это некоторым образом нормально. Ты знаешь, что однополые отношения в природе являются почти универсальным явлением? Представь себе, гомосексуальные пары составляют до 25 процентов всех пар у чёрных лебедей, а среди жирафов гомосексуалистов больше, чем натуралов. Дельфины и пингвины создают однополые пары, и я уже молчу о приматах. Подумай об этом, Джаред, гомосексуальность не противоречит природе.
Я жутко покраснел и пробормотал то, что слышал где-то:
- Люди не животные, звериные инстинкты…
Эклз как-то мгновенно помрачнел и отвернулся.
- Дженни, ты чего? – испугался я, мгновенно оплетая его ногами и руками, чтобы больше не ускользнул. – Я на самом деле так не думаю, - выдохнул, начиная его судорожно целовать, чтобы успокоить, унять сомнения во мне, в чёрт знает чём ещё, лишь бы вернулся мой уверенный в себе Эклз.
Он как-то быстро расслабился и растаял от моих прикосновений и поцелуев, а я сделал для себя вывод – больше никогда не высказывать сомнений в нормальности гомосексуальных отношений. И вообще, что плохого было в том восхитительном чувстве, которое я испытывал к Дженсену? Что кроме ярчайших эмоций, тепла и нежности в сердце? Что, кроме постоянной потребности быть рядом, касаться, слышать его голос, ощущать дыхание, запах? Господи, и, конечно, целовать. Теперь моя жизнь стала невозможна без поцелуев Эклза – как я существовал всё это время, сам в толк не мог взять, просто с сегодняшнего дня знал совершенно определённо – Дженсен в любом своём проявлении становился единственно важным для меня – приоритетнее любых социальных и биологических задач в этой и любой другой вселенной. Он стал моим смыслом жизни, и такой поворот событий меня нисколько не смущал. Напротив, я был рад ему и благодарен – из моего Дженни получился восхитительный и самый лучший смысл жизни.
- Так ты не пошутил на счёт выпускного? – спросил он в промежутках между поцелуями. – Ты меня приглашаешь?
- Приглашаю? – удивился я. – Да я настаиваю и обижусь, если пойдёшь с кем-то другим.
- Собственник, - фыркнул он.
- Ещё какой, - согласился я.

Дженсен ушёл от меня за полночь, когда мама несколько раз заглянула к нам, чтобы узнать всё ли хорошо. Слава Богу, что мы уже не целовались, а просто сидели рядом и молчали – молчать с Дженсеном всегда было уютно и правильно. Эклз неохотно оторвался от меня, забрал свою сумку и ушёл, а я приклеился к окну, ожидая, когда в его комнате загорится свет. Он появился несколько минут спустя, включил лампочку и подошёл к окну. Я тоже включил свет, и некоторое время мы стояли друг против друга, не в силах разойтись в разные стороны. Только появление в комнате Дженсена его отца, заставило нас отпрянуть от окон. Я быстро выключил свет и пошёл в ванную. Раздевшись и встав под горячий душ, я выдавил гель, собираясь всего лишь помыться, но рука, скользнувшая по груди, напомнила о прикосновениях Дженсена, поцелуях, ощущении его кожи. Дальше и сам не понял, как так получилось, что я уже яростно дрочил, а потом всхлипывал, привалившись к кафельной стенке, с именем Эклза на губах. В ту ночь я спал как младенец, и снилось мне что-то определённо хорошее и доброе в нежно-голубом цвете. Когда утром мы встретились с Дженни, собираясь идти в школу, больше всего на свете я мечтал о том, чтобы поцеловать его. Но соседи на нашей улице отличались большой любознательностью и, тем более, любопытством, поэтому, ухватившись за рукав ветровки Дженсена, я молча потащил его к лесу, начинавшемуся за его домом. Эклз сначала нахмурился, собираясь возразить мне, но я изобразил свой самый жалостливый взгляд, и он промолчал. В качестве места для первого свидания я выбрал небольшую поляну, куда мы иногда приходили покормить знакомую белку, которую однажды я даже нарисовал. Дженсену так понравился мой рисунок, что он его себе выпросил, в рамочку вставил и над кроватью повесил. Белка и вправду была колоритная, напоминающая повадками белку из «Ледникового периода». Звали её просто Белка. На этой поляне я и облапал Дженсена, очень собственнически, надо сказать. На уроки мы забили и до обеда провалялись в сосновых иголках, целуясь и тискаясь, как сумасшедшие. Оказалось, что Дженсеном насытиться совершенно невозможно, я даже мороженым наедался в своё время, хотя любил его, казалось, до бесконечности, но Эклз не то что бы не приедался, его постоянно не хватало. Потом, расслабленные и ленивые, обнявшись, мы наблюдали за Белкой и обсуждали, следует ли идти сегодня в школу. Последним уроком, на который мы успевали, была бы физкультура.
- Думаю, если мы появимся, Наттер это заметит и наведёт шороху. Лучше проигнорируем, - решил Дженсен. - Тебе твой баскетбол и без тренировок удаётся лучше всех, а мне футбол и так уже надоел. Моего отсутствия никто не заметит.
Его слова о баскетболе напомнили об одном малоприятном событии.
- Мы 14-го числа уезжаем, у нас три игры с командами округа, - сообщил я ему. – Может, мне сказаться больным? Три дня без тебя – я же не выдержу, - жалобно посмотрел на него.
- Нет, пожалуйста, только не делай этого, - тут же выставил вперёд он свою руку, как бы защищаясь.
- Чего? – опешил я.
- Не смотри так, - попросил он.
- Как? – сделал я вид, что не понял.
- Как щенок! Когда ты так смотришь, я не могу тебе отказать. Ни в чём.
- Вот и славно, - промурлыкал я, потянувшись к нему, - значит, скажусь больным.
- Не скажешься, - возразил Дженсен, - во-первых, сыграть за честь школы всё же придётся, а во-вторых, кажется 15 сентября, - при этих словах он зачем-то посмотрел на небо, очень внимательно, будто рассчитывал увидеть там что-то более существенное, чем просто облака, - отец забирает нас на очередную вылазку.
Тут я и погрустнел – всегда ненавидел эти семейные эклзовские вылазки, которые устраивал Алан своим домочадцам раз в месяц продолжительностью в несколько дней. Они всей семьёй ходили в походы и Дженсена всегда отпускали из школы беспрекословно. А что, какие к нему вопросы – он лучше всех учился, пропуски занятий – ерунда. Но вот пока друг пропадал с семьёй в лесах, я места себе не находил. Хорошо хоть на этот раз меня не будет в городе – постараюсь заглушить свою тоску баскетболом.

Дни до назначенной тренером Менерсом к отъезду даты пролетели незаметно, словно под кайфом, волшебно и сверкающе. Школу мы больше не пропускали, но каждую перемену находили себе укромное местечко, чтобы пообниматься и поцеловаться. Пару раз чуть не запалились и только чудом избежали разоблачения. Дальше поцелуев и обжиманий пока не заходили, будто старались растянуть удовольствие. Каждый вечер я дрочил в ванной на образ Эклза и, думаю, он занимался тем же. Время до нашего расставание пронеслось словно в тумане. Мы посещали занятия, Дженсен репетиции, я тренировки, после школы шли на нашу поляну и целовались как безумные, лишь под вечер расходясь по домам. Я здорово похудел, потому что время для еды почти не оставалось, так поглощал меня собой Эклз. Мне не хотелось отрываться от него даже на минуту. Мама беспокоилась и спрашивала, не заболел ли я. Отец понимающе хмыкал и просил оставить ребёнка в покое. Мне кажется, он решил, что у меня первая юношеская влюблённость. Собственно, так и было, вот только не в симпатичную девчонку, а в невероятно красивого парня. Убил меня отец тем, что, зайдя в вечер перед отъездом на матч в комнату, где я поспешно делал уроки, молча бросил на кровать упаковку презервативов. Когда он ушёл, я некоторое время созерцал их, а потом отставил в сторону домашнее задание и полез в Интернет, чтобы ознакомиться с техникой гейской любви. Почему я не сделал этого раньше, сам не знал – не иначе присутствие Эклза начисто вышибало мне мозг. Просидев до трёх ночи, я накопировал наиболее удачных ссылок и сбросил их на мыло Дженсену, который тоже не спал в окне напротив, усердно корпя над уроками. Немного подумав, я послал ему СМС с просьбой проверить электронную почту. Через некоторое время мне пришёл ответ: «Я сверху». Подойдя к окну, я увидел Эклза, напряжённо всматривающегося в меня. Медленно кивнув ему, я улыбнулся и нарисовал пальцами в воздухе сердечко. Меня нисколько не смущала перспектива оказаться снизу, если Дженни этот вопрос был принципиален. Возможно, мне только показалось, что Дженсен облегчённо выдохнул. Лично меня радовал один момент, мы, наконец-то, заговорили о сексе, хотя всё это время старательно избегали этой темы. Жаль, что завтра нам предстояло расстаться. Мы ещё долго стояли у окон медитируя друг на друга, не в силах разойтись в разные стороны. Но я искренне верил, что впереди нас ждёт нечто невероятно прекрасное.