Я гнал Ворона уже, наверное, сутки, с небольшими перерывами. Замок давно остался позади, а я всё продолжал видеть его, окутанный туманом, словно навязчивый призрак, преследовавший меня в часы сна и бодрствования. Милорд, остался там, теперь уже навсегда, и мне предстояло научиться жить без него, хотя, разве можно было этому научиться? Порой, я думал, что никогда не жил до него по-настоящему, не видел красок, не различал запахов, не чувствовал того вороха ощущений, которые дарила его близость, не знал радости, не был счастлив. Всем этим он щедро делился со мной, ничего не требуя взамен, а теперь всё закончилось. Я должен был забыть его, избавиться от той тоски, которая забралась в моё сердце, вместе с горем и отчаянием с того момента, как я подслушал тот отвратительный разговор, не оставивший мне выбора. Я убегал от Дженсена, я убегал от себя, я просто убегал, ни о чём не думая, стараясь оказаться подальше от Замка.
* * *
Королевский дворец всегда поражал своими размерами. Это было старое здание, много раз перестраивавшееся и периодически дополнявшееся новыми августейшими прихотями, выбивавшимися из общего архитектурного ансамбля, как, например, северное крыло, достроенное ещё в бытность дедушки короля Алана, или вот эта Смотровая башня, которую соорудили по приказу самого действующего короля. Честно сказать, я всегда боялся заблудиться в этих мрачных коридорах, увешанных гобеленами и отделанных дубовыми панелями, боялся попасть в какой-нибудь потайной ход, который привёл бы меня в одно из подземелий Замка, откуда мне не удалось бы никогда выбраться. Джеффри пугал меня по ночам рассказами о жутких катакомбах и привидениях, которые там обитали. Брат божился, что сам, лично, видел одно в тронном зале. Оно висело в воздухе и бряцало цепями. По словам Джеффа, его все видели из их компании, испугались и убежали, даже сам принц Дженсен, но только он, мой старший брат, не убежал. На самом деле, я мог с уверенностью сказать, что Джефф врёт. Мне было всего четыре года, и я верил всему, что он говорил, безоговорочно, но в то, что принц испугался, отказывался (даже отец говорил, что Дженсен далеко пойдёт). Правда, озвучивать своих сомнений не стал. Принца я не видел ни разу, хоть Джефф и относился к его компании, и они были с ним ровесники, но брат отзывался о нём всегда ревностно и немного насмешливо. Для него на тот момент кумиром был принц Джош, старший сын короля Алана. Мне было всё равно, кто из двух братьев заслуживал большего уважения, более всего меня интересовали привидения. План родился внезапно, в уже засыпающем мозгу, окутанном дрёмой и сонными фантазиями, однако на утро не испарился, как обычно случалось с ночными видениями, а напротив, утвердился в своём желании воплотиться в жизнь. Позавтракав, я стащил с блюда огромное зелёное яблоко и сбежал от няни с твёрдым намерением добраться до тронного зала. Где он находился, я и сам не знал толком, а потому закономерно быстро заплутал в длинных петляющих коридорах. Сначала я даже испугался, потом успокоился, встречая иногда невозмутимых стражников около некоторых дверей, далее вообще расслабился, бесцельно продвигаясь куда-то и с открытым ртом разглядывая великолепные сюжетные гобелены. В той части дворца, где обитали мои родители, такой роскоши не наблюдалось. Тут были и охотничьи сцены с собаками, всадниками, загонявшими оленя, и богами, которые сквозь облака с интересом следили за разворачивавшимися внизу событиями, и истории из жизни древних героев, которые только-только начала мне рассказывать няня, и военные картины с изображением неизвестных, но определённо достойных и смелых людей в старинных костюмах и с оружием, которое теперь можно было увидеть только в коллекциях любителей древности. Иногда попадались совершенно безобидные пасторальные пейзажи с пастушками и стадами каких-нибудь животных на фоне величественного замка на горе, отдалённо напоминавшего королевский дворец. Одним словом, было на что посмотреть. В очередной раз я замер в восхищении перед изображением мальчика и девочки, державшихся за руки в окружении цветов, птиц и зверей – просто иллюстрация к одной из няниных сказок. Девочка не особо привлекла моё внимание – круглолицая и большеглазая, похожая на глупую красиво разодетую куклу, а вот мальчик мне понравился, хоть и тоже разодетый, он выглядел почти живым со своими насмешливо прищуренными глазами и задорно вскинутым подбородком. Казалось, мальчишка будто смеялся над зрителями, как бы говоря, что они много чего не видят, а все секреты знает только он. Я даже стал искать эти секреты и нашёл некоторые: цветное стёклышко, которое держал мальчишка в руке, и кусок булки, торчавший у него из кармана. Наверное, никто до меня и самого художника этих мелочей не замечал, и отчего-то мне показалось это чем-то знаковым, будто я шагнул на следующую ступень длинной-предлинной лестницы, окончание которой терялось где-то далеко, а сам я находился в самом начале. С удвоенной энергией я стал разглядывать изображение, рассчитывая найти ещё какие-нибудь секреты задорного мальчишки, но тут послышались шаги и приближающиеся голоса, и в этот же момент гобелен всколыхнулся, из-за него высунулась чья-то рука, схватила меня и практически втянула в нишу, которую прикрывал холст. Я вскрикнул от неожиданности, вот только вместо громкого и ясного звука (о, я отлично умел кричать в свои четыре года – натренировался в противостоянии няне и брату) получился какой-то придушенный хрип – та самая рука, что втянула меня за картину, теперь крепко зажимала мне рот.
- Тише, не ори, услышат же, - прошипел некто у меня над ухом, обдавая горячим дыханием и запахом апельсинов, которые мне очень редко доставались, только по большим праздникам (апельсины я обожал, но они высоко ценились и были не по карману моим родителям). – Молчи, кому говорю.
Понимая, что нахожусь не в том положении, чтобы спорить или вставать в позу, я лишь кивнул головой, давая понять, что не закричу.
- Правда, будешь молчать? – спросил всё тот же шёпот.
Энергично кивнув, я скосил глаза в сторону говорившего и встретился в полутьме с парой невероятно зелёных глаз, как то самое яблоко, оттопыривающее карман моих штанишек. Рука с моего рта исчезла, а я забыл, что собирался закричать, как только представится возможность, залюбовавшись этой зеленью в обрамлении длинных пушистых ресниц. Голоса приблизились и зазвучали совсем рядом с нами. Некто приложил палец ко рту, призывая меня хранить молчание, я опять кивнул, как китайский болванчик, переключаясь в своём восхищении уже на его губы. Безусловно, я был мал и ничего не понимал о сексуальном влечении и любом проявлении романтики, да и не было никакого сексуального влечения в этом возрасте, просто его губы казались произведением искусства: полные, розовые, пухлые, смешливые. Как у того мальчишки, изображенного на гобелене, за которым мы прятались. Я замер, пронзённый догадкой – тот парнишка просто-напросто ожил, сошёл с полотна и стоял тут рядом со мной. Для того чтобы получше разглядеть его, я даже слегка отстранился, и к своему разочарованию увидел обычный камзол и панталоны, чулки и туфли, всё как у меня самого. Но вот глаза и губы определённо принадлежали мальчишке с цветным стёклышком в руке. Голоса, наконец, стали удаляться, а через несколько минут и вовсе пропали. Мальчишка улыбнулся, слегка наклонив голову, с интересом разглядывая меня, потом словно опомнился и, отодвинув ткань, выглянул наружу.
- Они ушли, можно выходить, - заговорщицки прошептал мне и первым выбрался в коридор.
Я последовал за ним.
- Что ты тут делал? – спросил я его, переводя взгляд с картины, на которой по-прежнему был изображен мальчишка (никуда не сбежал и даже всё так же держал девчонку за руку) на него и обратно.
- Прятался от гофмейстера, - независимо пожал он плечами и заложил руки за спину, покачиваясь на носочках и, в свою очередь, разглядывая меня.
А я продолжал сравнивать картину и оригинал, и вскоре, как озарение, мне открылась третья тайна мальчишки с цветным стёклышком в руке, на носу у него были веснушки, точно так же, как у стоявшего напротив.
- Это же ты! – не выдержал я и ткнул пальцем в картину.
Мальчишка рассмеялся:
- И вовсе нет, это мой прапра… уже не помню сколько «пра» дедушка Росс.
Я даже обиделся – ребёнок на портрете никак не мог быть чьим-то прапра много раз дедушкой, о чём ему и сообщил со всей серьёзностью. Мальчишка поскрёб в рыжем затылке и сообщил мне:
- Ну, все дедушки когда-то были мальчиками. Как ты полагаешь?
Я задумался над этим утверждением, но был вынужден признать, что оно справедливо, хоть и малопредставимо.
- Ладно, - он кивнул мне немного свысока (безусловно, он имел на это право, будучи старше меня как минимум вдвое – я безошибочно определил, что мальчишка примерно возраста Джеффа), - мне идти надо.
Наверное, на моём лице отразилось такое искренне сожаление, что он рассмеялся и присел передо мной на корточки.
- Ну просто меня ищут уже, - объяснил он мне, заглядывая в лицо, - правда. И мне здорово влетит, если я опоздаю.
Что я мог на это ответить? Да ничего, мне самому предстояла отличная взбучка за самовольную отлучку из апартаментов. Он всё не уходил, пытаясь поймать мой взгляд, а я старательно не смотрел на него, чтобы не разрыдаться.
- Эй, - он взял меня за руку, и она оказалась тёплой и твёрдой, - а ты куда шёл?
Сморгнув почти подступившие слёзы, я прошептал, разглядывая носки своих туфель:
- В тронный зал. Только я заблудился.
- А зачем тебе туда? – спросил он.
- Джефф сказал, что видел там привидения, - ответил я, несмело поднимая на него глаза и встречаясь с его доброжелательной улыбкой.
- Хм, - мальчишка опять почесал в затылке, - ну я что-то не встречал там никаких привидений, - протянул он, - но если хочешь, могу туда проводить.
Вот эти слова определённо были правильными, потому что я не выдержал и заулыбался, как последний дурак, а мальчишка почему-то заулыбался мне в ответ.
- Пошли, - сказал он, поднимаясь и беря меня за руку.
На самом деле, я ненавидел ходить за руку, но с ним почему-то было здорово. Доверчиво вложив свою ладошку в его, я двинулся за ним по длинному коридору. Мы прошли немного, когда я вспомнил, что у меня в кармане яблоко. Достав его, я протянул мальчишке – мне хотелось поделиться с ним самым дорогим, а яблоко было единственной моей ценностью. Он улыбнулся, увидев моё щедрое предложение:
- Вообще-то я здорово голодный, - признался мне, смущаясь. – Но ведь ты же сам тоже поди есть хочешь?
- Ага, - кивнул я, - но это всё равно тебе. Бери, - продолжал протягивать свой дар.
- Давай пополам, - предложил он, - по очереди, я кусаю, ты кусаешь?
- Давай, - радостно согласился я – яблоко выглядело аппетитно, а в животе уже сводило от голода.
Мы двинулись дальше по коридору, держась за руки и передавая друг другу яблоко, которое очень быстро уменьшалось в размере. Оно было вкусным, сочным, сладко-кислым. По подбородку у меня тёк сок, губы мальчишки стали какого-то вишнёвого цвета. Он глянул на меня и рассмеялся:
- Ты весь измазался, - сообщил мне. – До хвостика едим?
- Конечно, - я едва не оскорбился его вопросу – не пропадать же добру!
Яблоко мы сгрызли по честному без остатка, до черенка, который мальчишка сунул в карман, потом, внимательно посмотрел на меня, фыркнул, достал носовой платок и, не спрашивая разрешения, вытер мне лицо – я даже возмутиться не успел, а когда всё уже произошло, решил, что после драки кулаками не машут. Впрочем, он и про себя не забыл, вытерев подбородок и щёки от яблочного сока. При этом вид у него был очень вдумчивый и сосредоточенный, будто он что-то очень важное делал.
- Мужчина всегда должен быть опрятным, - назидательно произнёс он, явно кого-то передразнивая.
Я не удержался и фыркнул, а он рассмеялся вслед за мной. Мы ещё немного прошли, прежде чем оказались перед закрытыми, просто огромными дверями со стражниками по бокам. Испугавшись, я потянул своего нового знакомого за рукав. Он недовольно оглянулся:
- Чего?
- Нас туда не пустят, - шёпотом объяснил ему, косясь на замерших в карауле военных.
- Пусть только попробуют, - возмутился он, пренебрежительно дёрнув плечом, сжал мою руку и шагнул к двери.
Как ни странно, стражники отступили и даже двери нам открыли – это было удивительно. Но ещё более удивительным оказался тронный зал – просто огромных необъятных размеров, с высокими стенами, рядом опоясывающих хоров, сводчатым потолком и спускавшимися с балок флагами королевского дома. Я замер в восхищении, совершенно забыв о привидении, даже рот открыл. Определённо, такая красота не шла в сравнение даже с гобеленами из коридора, ну, может быть, за исключением того, с мальчиком.
- Смотри, тут можно кататься как по льду, - сообщил мне новый знакомый, отвлекая от гипнотической красоты вокруг, разбежался и проехался по натёртому до блеска каменному полу.
Подумав, я последовал его примеру. Оказалось, это было здорово и увлекательно. Мы некоторое время наперегонки скользили по нему, потом мальчишка придумал новое развлечение, решив продемонстрировать возможности и прочность королевского большого трона.
- Я могу на спинку забраться, и она меня удержит, - похвастался он и тут же полез демонстрировать свои обезьяньи способности, забравшись с ногами на бархатное сидение, а потом по резной спинке трона карабкаясь на самый верх.
Замерев в восхищении, я наблюдал за ним, как вдруг открылась дверь и на пороге возникли какие-то пышно разодетые люди. До этого они о чём-то оживлённо говорили, но, увидев нас, замолчали на полуслове. Мой знакомый едва не свалился со спинки трона, неловко дёрнувшись на звук открываемой двери, но всё же удержался и, сохраняя достоинство, слез на пол. Один из мужчин в яркой и слишком нарядной одежде, нахмурившись, подошёл почти вплотную к веснушчатому мальчишке, остальные почтительно остались стоять в дверях.
- Каким образом вы здесь оказались, Дженсен? – грозно спросил мужчина. – Вы разве не знаете, что вас ищет гофмейстер?
Дженсен? Принц Дженсен? Я в ужасе посмотрел на него, а он ответил мне непонятным взглядом.
- Почему вы молчите, мой мальчик? И что это за молодой человек вместе с вами? – мужчина внимательно посмотрел на меня.
Мне стало плохо – я просто испугался. Дженсен выступил вперёд, взял меня за руку и упрямо вздёрнул подбородок, точно так же, как мальчишка на гобелене.
- Это мой друг! – объявил он.
- И как же зовут вашего друга? – насмешливо поинтересовался мужчина, а я вжал голову в плечи – Дженсен не знал моего имени.
- Разрешите, ваше величество, - послышался тихий голос отца от дверей, и я встрепенулся, - это мой сын, Джаред.
Ваше величество?
- Ваш младший, Джеральд? – переспросил король (похоже, это был сам король Алан). – Уже таким большим вырос? Подумать только, как летит время. Ладно, забирайте своего отпрыска. А вас, ваше высочество, ждёт гофмейстер, а позднее наказание за самовольную отлучку.
Отец шагнул ко мне, Дженсен выпустил мою руку, которая перекочевала в руку отца, потянувшему меня на выход. Пройдя несколько метров, я оглянулся: Дженсен смотрел мне вслед, а, поймав мой испуганный взгляд, улыбнулся и подмигнул. Так я впервые познакомился с милордом. Конечно, меня наказали, и я почти месяц не выходил из родительских апартаментов, но под дверью своей комнаты всё это время неизменно находил какие-нибудь лакомства – шоколад, конфету, апельсин, яблоко. Как они туда попадали, оставалось загадкой, но почему-то я знал, что это от Дженсена.
* * *
Ворон стал хрипеть и спотыкаться, поэтому пришлось искать место для ночлега. Самому жить не хотелось, не хватало ещё и коня до смерти загнать. Постоялый двор на окраине какой-то большой деревни показался мне неплохим вариантом. Бросив поводья слуге, я устало стряхнул пыль с ботфорт и направился в трактир, располагавшийся на первом этаже гостиницы. Пышногрудая и белобрысая служанка принесла кружку местного пива, поставила передо мной тарелку жаркого и краюху ещё горячего ароматного хлеба. Эта простая пища не шла в сравнение с изысканными деликатесами, которыми потчевал нас личный повар герцога Эклза каждое утро, заставляя обеденный стол разнообразными булочками, сырными закусками, мясом многочисленных сортов и способов выделки, яйцами, варёнными пятью способами, фруктами в огромных вазах и золочёными кофейниками, источавшими божественный аромат на мили вокруг. Мы с Дженсеном никогда и ничего не ели за столом, довольствуясь лишь кофе, потому что успевали позавтракать в постели, куда личный слуга милорда Крис приносил поднос с герцогским завтраком. Впрочем, еда не пропадала – ценителей поварского искусства в Замке обитало предостаточно. Я неохотно поковырялся вилкой в принесённом жарком, без удовольствия сжевал хлеб, в несколько глотков выпил холодного вкусного пива и заказал ещё кружку. Дженсен любил пиво, но в Замке его не варили, считая напитком простолюдинов. Иногда мы с ним выбирались в какой-нибудь ближайший город, переодевшись в неприметные плащи и широкополые шляпы, забредали в маленький кабачок и с удовольствием позволяли себе насладиться этим прекрасным слегка пьянящим напитком. Дженсен любил говорить, что титул и происхождение лишают нас маленьких радостей, но можно схитрить и притвориться другим человеком, чтобы хоть и немного, но пожить чужой жизнью (порой он грустно шутил, что не родись принцем, непременно стал бы бродячим актёром). Да, мы любили вытворять подобные фокусы, доводя личную охрану герцога до нервных припадков. Вспоминать об этом сейчас было больно. За соседним столом компания купцов шумно обмывала какую-то удачную сделку. Они периодически окидывали взглядом трактир явно в поисках возможности подраться. Я прекрасно знал такой сорт людей: для них гулянка без драки казалась потерянным временем и выброшенными на ветер деньгами. Впрочем, сейчас я сам пребывал в подобном состоянии и искал повода нарваться на неприятности. Поймав взгляд одного из отмечавших, рослого парня с рыжими усами и голубыми навыкат глазами, я презрительно скривил губы, всем своим видом выражая полное пренебрежение. Тот заметил мою гримасу и ожидаемо возбудился. Его бессмысленные от выпитого глаза налились праведным гневом, он рыкнул, толкнув в бок соседа и прохрипел, сверля меня взглядом:
- Кажется, нас только что оскорбил вот этот напыщенный франт!
Презрительно дёрнув плечом, я ответил:
- Милейший, не будьте мнительным, принимая каждый косой взгляд на свой счёт, так вы можете поставить себя в глупое положение, из которого трудно будет выбраться.
- Он нам угрожает! – охотно клюнул белобрысый на брошенную мной наживку. – Ату его, покажем дворянам кто здесь хозяин!
Его друзья были настроены в отношении драки с аристократом менее воинственно, предпочтя устроить хорошую взбучку простолюдинам, поэтому попытались утихомирить разбушевавшегося товарища, но тот оказался парнем настойчивым и сильным, и уже через три минуты, вырвавшись из цепких рук друзей, перевернул стол передо мной, опрокинув жаркое на носок моего сапога. Кружку пива я вовремя успел подхватить. Он ринулся на меня, размахивая кулаками, но я подставил ему подножку и вытер запачканную обувь о его безвкусную куртку, что привело белобрысого в ярость. Спокойно отпив пива, я ловко уклонялся от ударов, которые посылал мне едва поднявшийся на ноги парень, краем глаза замечая угрожающую скученность его товарищей за своей спиной. Момент, когда один из них занёс кулак, чтобы обрушить его на мою голову и вырубить меня, я не пропустил, ловко увернулся, швырнув в нападавшего полупустую кружку, и выхватил шпагу. Драться с подобным оружием в руках, в тесном пространстве трактира было неудобно, поэтому я позволил себе небольшое преимущество, вскочив на соседний стол и пинком отправив под ноги нападавшим стоявшее там блюдо с ребрышками. Купцы заорали и бросились на меня. Что ж, зря я переживал, драка обещала оказаться шумной и болезненной. Как и ожидалось, аристократов здесь не жаловали, и на помощь купцам пришли мастеровые, которые обычно держались в стороне от подобных баталий. Впрочем, угрозы моей жизни они не представляли, бестолково толкались вокруг и больше мешали друг другу, чем действительно помогали. Шпага вряд ли могла считаться достойным соперником палкам и кулакам, но пока я успешно применял тактику боя в толпе, чему меня в своё время научил Дженсен. Милорд очень заботился о моей профессиональной военной подготовке, утверждая, что мастерство фехтования и ведения ближнего боя не раз спасёт мне жизнь. Когда я спрашивал, почему не ему, он лишь тонко улыбался в ответ, и я позволял себе мечтать о том, что мою жизнь он ценил выше собственной. Конечно, я оказался глуп и самонадеян, но я был влюблён и любим, как тогда думал. В какой-то момент шпага стала мешать, я отбросил её в сторону и дальнейшее выяснение отношений продолжил уже с помощью кулаков, на понятном простолюдинам языке. Я ловко уклонялся от ударов, сам посылал их своим противникам, которые скучились вокруг и только мешали друг другу. Бил я жёстко, прицельно, скупо, не обращая внимания на отвлекающие тумаки и особо не задумываясь, действуя почти автоматически в однажды отработанном режиме, толпа вокруг редела, одни падали и уже не поднимались, другие отступали к двери. Вовремя подоспевшая стража, вызванная трактирщиков, разогнала оставшихся драчунов. Слава богу, я никого не убил и особо не покалечил, но самого меня тоже порядком потрепали. Вытерев рукавом стекавшую по щеке кровь от рассеченной брови, я подобрал отброшенную в пылу боя шпагу, бросил хозяину несколько золотых монет в качестве компенсации за учинённый погром и попросил комнату на ночь. Мне почтительно отвели самую большую и светлую, на втором этаже, с огромной кроватью, застеленной относительно свежим бельём. Я всегда был неприхотлив к условиям проживания, поэтому мне бы и соломенного тюфяка хватило, но от предлагаемых удобств отказываться не стал, лишь попросил воды для умывания. В комнате я осмотрел себя в тусклое кривое зеркало, отметив уже налившийся на скуле синяк, рассечённую бровь, несколько царапин. Постучалась служанка, внесла тазик, кувшин с тёплой водой и чистое полотенце. Тщательно умывшись, я переоделся в свежую рубашку, извлечённую из походной сумки, и устало забрался в кровать. Жёсткий матрас неприятно впивался в ноющую после ударов спину, короткого одеяла на весь мой рост не хватало: либо ноги укрыть, либо на подбородок натянуть. Я выбрал ноги. Дженсен всегда учил, что в походных условиях ноги следует держать в тепле, а голову в холоде. Это его утверждение спасло нам жизнь при осаде Сантории, когда ночью при прохождении перевала дьявола, неожиданно выпал снег и многие наши боевые товарищи поотмораживали себе пальцы на ногах. Мы с милордом тогда удачно устроились в объятиях друг друга.

Этой осенью рано начало холодать, но дома ещё не топили, экономя на дровах, и потому ночью я изрядно замёрз. Возможно, если бы мне удалось заснуть, этого обстоятельства бы и не заметил, но сон не шёл, а в голове крутились мысли о том, что же теперь делать. Практика показывала, что забыть Дженсена я был не в силах, жить без него не мог, каждая минута вдали от него отдавалась в сердце дикой болью и тоской, от которой хотелось выть на луну и крушить всё, что попадалось на пути. Сегодняшняя стычка с купцами не принесла никакого удовлетворения. Её было мало. Я испытывал острую необходимость в том, чтобы кто-то сильный и ловкий избил меня до бессознательного состояния, заглушил физической болью боль душевную, навсегда вырвал меня из этой «не жизни», позволил избавиться от муки существования без милорда, облегчил мои страдания, отправив на тот свет. Да, я мечтал о смерти, как об избавлении, искал её, стремился к ней, молил бога приблизить нашу встречу. Знал, что не протяну долго без Дженсена, я был хорошим преданным вассалом, не способным находиться вдали от смысла своей жизни. Значит, я должен был погибнуть. Эта мысль счастливо посетила меня ночью, когда я без сна глядел в окно на заглядывающую ко мне луну и с болью вспоминал, как любили мы с Дженсеном, обнявшись, в его огромной и мягкой постели следить за её появлением на небосклоне. Поскольку церковь отрицательно относилась к самоубийцам, почитая за большой грех добровольное лишение себя жизни, мне стоило позаботиться о том, кто мог бы это сделать за меня. Тут, как нельзя более кстати, вспомнилась военная кампания, которую начал наш король не так давно, объявив вне закона мятежную торрскую провинцию. Когда брат просил у Дженсена военной помощи, милорд отказался, поскольку не одобрял агрессивную политику августейшего родственника, чем вызвал королевский гнев и недовольство. Надавить или повлиять как-то иначе на непокорного принца его величество не мог, потеря в военной кампании такой силы, как армия герцога Эклза, выливалась в сокрушительное поражение. В качестве альтернативы, король объявил о наборе в армию и громко побренчал золотом в кармане. Тогда ещё мы с Дженсеном посмеялись над этим, полагая войну заранее проигранной, но сейчас меня этот момент волновал мало. Главное, что торрские дворяне бились не на жизнь, а на смерть за свою независимость, и шансов погибнуть от их руки у меня было предостаточно. Собственно, иного и не требовалось. Когда решение пришло ко мне, на душе наконец-то воцарилось какое-то неживое спокойствие, словно я уже стал мертвецом. Теперь, определившись в своих намерениях и желаниях, я точно знал, что буду делать дальше. Для начала навещу родителей и сестру, чтобы повидаться в последний раз, попрощаться, попросить прощения за всё, в чём был виноват вольно или невольно. Затем я планировал прибыть в столицу, записаться в армию и отправиться в Торр, чтобы сложить голову за короля. Там же, мне бы прекрасно удалось встретиться с братом, обосновавшимся при дворе. А больше мне не с кем было видеться, самый дорогой человек остался в своём Замке, и с ним я уже попрощался. Отличный план. Наконец-то, определившись с собственной жизнью, я смог заснуть. Сон был беспокойный и какой-то тревожный. Мне виделся Дженсен, бледный, больной, потерянный. Я хотел догнать его, спросить, что его беспокоило, чем я мог бы помочь ему, но приблизиться к нему не получалось. Он постоянно ускользал от меня, словно заколдованный. Я тянул к нему руки, звал, падал на колени, но он лишь стоял в отдалении, хмуро качая головой и кусая полные губы, а едва я пытался сделать шаг к нему навстречу, тут же отступал от меня. В его глазах я видел слёзы и боль, но не мог понять, чем они были вызваны. Больше всего я боялся, что виноват в том, что ему плохо, от этой мысли мне самому становилось дурно, хотелось кричать, догнать его, обнять, просить прощения, умолять, чтобы объяснил мне, неразумному, мою вину. Я искренне готов был всё исправить, но Дженсен не позволял приблизиться к себе, и я совсем отчаялся. Вот с такими чувствами, совершенно разбитый, я и проснулся хмурым ранним утром, почти ледяной и продрогший. Наскоро умывшись и одевшись, я спустился вниз, расплатился за комнату, попросил собрать себе в дорогу какой-нибудь еды и пошёл в конюшню. Ворон встретил меня радостным ржанием, я с удовольствием потрепал его за гриву и обнял, уткнувшись носом в шелковистую бархатную шею. Ворона мне подарил Дженсен. Он был ещё совсем жеребёнком, но уже тогда показывал повадки настоящего боевого скакуна. Абсолютно чёрной масти, крепкий и мускулистый, он производил впечатление какого-то адского коня, особенно когда мчался вперёд, не разбирая дороги, и даже дженсенов Вулкан не мог угнаться за ним. Кстати сказать, они были братья, мой Ворон и его Вулкан, от одной матери и одного отца с разницей в три года, и единственными в своём роде: Дженсен очень дорожил потомством от Волшебницы и Великолепного. Ворон потёрся о моё плечо мордой, тихо всхрапнул, жалуясь на то, что я забрал его из привычной родной конюшни, где всегда рядом был Вулкан, готовый прийти брату на помощь и поделиться сладкой морковкой. Ворон обожал разные лакомства и быстро их съедал, а Вулкан, запасливый и предусмотрительный, всегда подкидывал ему свои заначки. Впрочем, здесь его тоже не обидели, по крайней мере, позаботились хорошо, накормили и напоили. Жаловаться было не на что. Просто мы оба очень сильно скучали.
* * *
Мне было восемь лет, когда милорд спас мою жизнь. Солнце палило как сумасшедшее, в королевском парке даже трава пожелтела и, чтобы избежать этого невиданного позора (жёлтая (!) трава в королевском (!) парке), были оборудованы небольшие фонтанчики, которые периодически разбрызгивали воду на газоны и лужайки. Местная детвора толклась рядом, пытаясь попасть под струи как раз в тот момент, когда заработает фонтан. Меня эта забава особо не вдохновляла, уже в восемь лет я был задумчивым и странным мальчиком, мне больше нравилось, уединившись, читать книжки, или, забравшись на крышу замка, наблюдать за жизнью внизу. Я становился совершенно неспортивным и малоподвижным, из-за высокого для своего возраста роста отличаясь неуклюжестью и неловкостью, стеснялся этого и замыкался ещё больше. Отец, сделав свои выводы о моих наклонностях и способностях, заявил, что отдаст меня в духовную семинарию. Это сообщение меня не особо обрадовало, я не хотел уезжать из королевского дворца. Меня словно что-то держало здесь, и вовсе не боязнь нового. Домой идти не стоило, там матушка стала бы приставать с вопросами, почему это я не с другими ребятами, а отец опять завёл бы разговор о духовном образовании. Сунув книгу под мышку, я брёл по королевскому парку, выискивая уединённое местечко. Я и сам не понял, как ноги принесли меня к дальнему пруду, обычно я туда и не совался, там промышляла компания принцев, в которую входил и мой настырный братец, буквально в рот Джошу заглядывавший. При этом он очень пренебрежительно отзывался о Дженсене, а меня это здорово задевало. На самом деле, после того случая в тронном зале мы почти не виделись, может быть, только мельком, в толпе, на празднике. Дженсен не делал попыток со мной заговорить, а я не пытался ему напомнить о нашем знакомстве. Возможно, единственное, что изменилось с тех пор, это всегда шикарные подарки от самого короля для меня лично. Уже не знаю, чем я заслужил, и от кого они были на самом деле (действительно, короля или Дженсена), но в моей праздничной корзинке находилось лучшее и то самое, о чём мог бы мечтать мальчишка моего возраста. Отец это никак не комментировал, Джефф бесился, а сам я в тайне мечтал о встрече с младшим принцем. Как всегда, мечты сбывались не совсем так, как нам бы того хотелось. Дальний пруд оказался на удивление безлюдным, хотя обычно здесь купались королевские отпрыски со своими друзьями. Я хотел уже уйти, чтобы случайно не наткнуться на них, но потом вспомнил, как брат хвастался тем, что сегодня они всей компанией собирались съездить на пикник к трём озёрам. Ну что ж, по крайней мере, почитать у воды казалось заманчивой идеей. Я подошёл ближе, расстёгивая жаркий камзол, чтобы оказаться в одной рубашке. Конечно, купаться я не собирался, чего-чего, а плавать я не умел, но просто поваляться на траве с книжкой мог себе позволить. Скинув туфли и чулки, я босиком добежал до пруда и потрогал воду – как парное молоко. Завистливо вздохнув над способностью рыб передвигаться в воде, я заметил нечто, лежавшее на берегу. Как говорят, любопытство кошку сгубило. Вот и я, как та самая кошка, с живейшим интересом направился к своей находке, чтобы через некоторое время определить, что передо мной недоделанный плот: три неровные доски были сколочены с двумя другими, даже палка, заменявшая весло для того, чтобы управлять им, имелась. Последняя книжка, которую я прочитал, была про пиратов. Воображение моё разыгралось - я представил себя на палубе корабля. Если честно, я не особо размышлял, когда сталкивал плот на воду, когда сжимал палку в руках, когда шагнул на шаткие доски, сквозь прорехи между которыми просачивалась вода. Стоя на тёплом шершавом дереве босыми ногами и отталкиваясь от берега, я даже не подумал о том, что не умею плавать. Всё что я видел сейчас, это штурвал корабля, спокойное море вокруг, чайку на бизань-мачте и штурмана с подзорной трубой.
- Лево руля, - скомандовал я сам себе, отталкиваясь от левого борта, и плот, распугивая лягушек и рыб, ускорился в правую сторону, плавно выплывая на середину пруда. – Право руля, - отдал я себе взаимоисключающий приказ, сворачивая в противоположном направлении.
Некоторое время я так и мотался по водной глади, туда-сюда, пока мне не взбрело в голову вспомнить команду «полный назад», при этом, не особо отчётливо представляя, что она означала. Я просто посильнее оттолкнулся ото дна, длинная, но, как оказалось, трухлявая палка сломалась пополам, а я по инерции всё ещё с силой упиравший в неё, полетел кубарем прямиком в воду. Честно сказать, не знаю, насколько глубоко было в этом пруду. Погрузившись с головой в зелёную и мутную воду, я суматошно сучил руками и ногами; видел водоросли, приближавшееся дно и перепуганных рыб, стайкой шарахнувшихся от меня в сторону. Всё же дна я достиг и оттолкнулся от него, пытаясь хоть как-то выбраться к оставшемуся где-то над моей головой свету, возможно, мне это даже удалось бы, но тут воздух в лёгких закончился, я открыл рот в изумлении, вдохнул в себя воду совершенно непроизвольно, и свет погас. Следующим моим воспоминанием стало что-то тёплое и приятное на губах, глоток кислорода, зелёные глаза очень близко и вода, с кашлем вылившаяся изо рта. Глаза куда-то пропали, чьи-то сильные руки перевернули меня на бок, придержали, обнимая, пока я судорожно освобождал свои лёгкие от попавшей в них жидкости. Когда я смог нормально дышать, а выблёвывать стало больше нечего, кто-то заботливый привёл меня в вертикальное положение, всё ещё обнимая и позволяя привалиться к себе. Я закрыл глаза, вспоминая ощущение, которое вернуло меня к жизни – тёплое и мягкое на губах. Непроизвольно я поднял руку и коснулся губ, пытаясь понять, что же это было.
- Искусственное дыхание, придурок, я сделал тебе искусственное дыхание, - послышался чужой сердитый мальчишеский голос.
Это я что ли вслух спросил? Я попытался обернуться, но мне не дали, удерживая в прежнем положении:
- Сиди смирно и не шевелись, балбес, - велел мне голос, не привыкший к тому, чтобы его ослушивались. – Как можно было быть таким легкомысленным? Зачем ты полез в воду, не умея плавать?
- Я не подумал, - прохрипел я, говорить после того, как из меня вылился, наверное, весь пруд, казалось трудно.
- А надо хоть иногда, - съязвил голос за спиной, - тебе для этого голова дана. Просто чудо, что я оказался рядом и видел, как ты навернулся. Представь, что могло случиться…
- Спасибо, - перебил я его, - мог бы не стараться. Подумаешь, потеря какая… - глаза у меня защипало от обиды – может, действительно, мне стоило утонуть, чтобы все оставили меня в покое, перестали учить жизни, тыкать носом в собственную никчёмность и обзываться.
Да, я не являлся совершенством, не оправдал возложенных надежд родителей, не соответствовал дворянскому статусу и никому, вообще никому, не был нужен.
- Даже в шутку так не говори, - рассердился голос за спиной. – Я бы тебя за такие слова треснул, чтобы ума прибавилось, но боюсь, опять выворачивать начнёт, - и, совершенно противореча своим словам, человек сзади крепче обнял меня ногами и руками, согревая: оказывается, меня здорово потряхивало от холода (в такую-то жару!), а я и не заметил. – Это шок - из-за того, что чуть не утонул, - объяснил мне спаситель уже спокойнее, - сейчас согреешься, просто потерпи.
Я не ответил ему, подивившись, что опять вслух думать стал, лишь кивнул, стиснув зубы, чтобы громко не стучали. Ох, как же хорошо и спокойно было в объятиях незнакомца, просто какая-то гармония с собой и миром. Откинув голову ему на плечо, я из-под ресниц пытался разглядеть своего спасителя, но видел только кусочек щеки, мочку уха с крапинками веснушек, мокрые пряди волос, щекотавшие мне нос, пробовал извернуться, чтобы увидеть больше, но не получалось. Наверное, я надоел ему, потому что он легонько подтолкнул меня в бок:
- Прекрати вертеться, - потребовал, - что-то ты больно шустро оклемался.
- Да мне уже лучше, - прошептал я, стараясь не напрягать голосовые связки, - правда. И почти согрелся.
- Ну тогда посиди один, я схожу за твоей одеждой, - сказал он, отстраняясь от меня, легко вскочил и направился к сиротливо валявшимся на траве вещам.
Я сжался, обхватывая себя руками, потому что без него стало неожиданно холодно, и смотрел ему в спину: парень возраста Джеффа, высокий, рыжеватый и мокрый, от пяток до макушки. А когда он повернулся ко мне, я чуть в обморок не грохнулся, потому что это был принц Дженсен. Удивительно, почему я не узнал эти зелёные глаза сразу, так и не понял. Вот тут меня стало колотить по-настоящему, и уже не от холода, а от нервного потрясения, потому что мои мысли принц занимал гораздо чаще, чем того требовала простая почтительность к августейшей семье. Он подошёл ко мне и протянул одежду.
- Лучше сними рубашку и надень камзол, - посоветовал он, - так быстрее согреешься. По-хорошему бы тебе вообще стоило на солнце полежать и дать одежде просохнуть, но, наверное, в твоем состоянии расслабиться просто не получится. Держи свой камзол и мой сверху натяни, хорошо, что я успел его скинуть, чулки сухие надень, а мокрое давай сюда, будем сушить.
Он говорил быстро, уверенно, словно каждый день попадал в подобные передряги, а я, сам не знаю почему, слушался его, да ещё и с удовольствием. Стянув с себя мокрые штаны и рубашку, я, здорово смущаясь, надел свой камзол, на него камзол Дженсена, который мне был чуть выше колен, удачно прикрывая то, что должно было быть прикрыто, уселся голым задом на травку, подтянул колени к подбородку, укутав их полами куртки, а для верности ещё руками зафиксировав, и принялся наблюдать за тем, как ловко он выжимал мои вещи и раскладывал их для просушки на траву. После этой операции, Дженсен стянул с себя всю мокрую одежду, оставшись совершенно голым, точно так же, как мою, выжал и аккуратно разложил на травке, а потом сел рядом со мной, невольно повторяя мою позу. Дженсен был просто удивительный – совершенно белый с россыпью золотистых веснушек в самых неожиданных местах, даже на заднице (я успел разглядеть, прежде чем стыдливо зажмуриться), с чуть кривыми ногами и мускулистым телом. Мы сидели рядышком, соприкасаясь руками и ногами, смотрели на пруд, посреди которого всё ещё плавал брошенный плот, и молчали.
- Спасибо, Дженсен, - первым нарушил молчание я – горло уже почти не болело, да и дрожь постепенно проходила.
Он удивлённо покосился на меня:
- Что, уже не жалеешь, что живой остался?
Я насупился и сердито дёрнул плечом. Он рассмеялся и легонько пихнул меня в бок:
- Да ладно, не сердись, Джаред, просто ты такой серьёзный, я не смог удержаться, - подколол он меня, а я в шоке уставился на него. – Что? – забеспокоился он. – Ты чего?
- Ты помнишь моё имя? – удивлённо спросил я. – Ты узнал меня?
- Ну, - Дженсен смущённо улыбнулся, - трудно не узнать эти ямочки и эти глаза. И ты ещё малышом уже был таким же дылдой. Да и не забывал я тебя, с чего вдруг?
- Но мы же ни словом не обмолвились за столько лет, - пробормотал я, поражённо, - я думал…
- А ты не думай, - посоветовал Дженсен, отворачиваясь.
Некоторое время мы молчали, а потом я ещё раз повторил:
- Спасибо.
- Ты уже поблагодарил, - хмыкнул он в ответ, - смотри, как бы в привычку не вошло.
- Ладно, - буркнул я.
- Так, может, скажешь, почему, вдруг, ты решил, что всем будет лучше, если ты утонешь? – неожиданно спросил Дженсен, поворачиваясь ко мне.
Честно, я не собирался ему отвечать, даже если он принц, всё равно не имел права вмешиваться в мою личную жизнь. Но не прошло и пяти минут, как я уже рассказывал ему о собственной неловкости и неуклюжести, недовольстве отца, насмешках Джеффа, угрозах по поводу духовной семинарии и отсутствию друзей. Дженсен слушал внимательно, иногда морщил усыпанный веснушками нос, щурил глаза и знакомым жестом чесал в рыжем затылке. Мы проговорили до самого вечера. Ничего он мне толком не посоветовал, даже сам пожаловался на своего брата, вечные придирки учителей, рассказал о приставучих невестах, с которыми решил свести младшего сына король, чтобы устроить его будущее. Самое удивительное, что мне полегчало. Мы просто поговорили, а у меня было такое ощущение, что все проблемы вдруг решились сами собой. Под вечер мы разошлись, надев на себя влажную и мятую одежду, заговорщицки обмениваясь улыбками и лёгкими тычками. Ни родители, ни вернувшийся из поездки брат не заметили, что я искупался. А на утро отец рассказал, что принца Дженсена отправили в гости к тётке по матери, чтобы свести с очередной потенциальной невестой. Не то, чтобы я ждал, что мы станем друзьями и будем часто видеться, но всё равно разочарование волной окатило меня. Только он в очередной раз изменил мою жизнь даже на расстоянии: отец сообщил вскоре после отъезда Дженсена, что король разрешил мне посещать занятия по фехтованию у мастера, который тренировал принцев. Именно уроки фехтования избавили меня от детской неуклюжести. Как же я жалел, что Дженсен уехал, ведь мне очень сильно хотелось спросить его, почему в тот день он не поехал со всеми на пикник, по какому стечению обстоятельств оказался у дальних прудов, почему рискнул собственной августейшей жизнью и спас меня. Когда осенью младший принц вернулся ко двору, я не посмел к нему подойти, время было упущено, он повзрослел и редко появлялся в тех местах, где появлялся я. Смирившись, я ждал следующей встречи, почему-то вера, что она состоится, лишь крепла во мне, но произошла она лишь спустя четыре года.
* * *
Сориентировавшись в своих планах на ближайшую и, я надеялся, короткую жизнь, мне пришлось немного изменить дорогу, чтобы добраться до родового гнезда Падалеки. Все прошедшие сутки я мчался на юг, теперь же мне предстояло поменять маршрут и отправиться на запад. Путь до фамильного Замка должен был занять, по моим расчетам, два дня, если скакать на той же скорости и делать недолгие остановки для отдыха. Ночью можно было также переночевать на каком-нибудь постоялом дворе, а вот уже следующей ночью я имел все шансы провести дома, в своей постели, на матушкиных чистейших и душистых простынях. Надо сказать, я никогда не скучал по родовому Замку, потому что помнил его всегда смутно и плохо. Почти всё своё детство я провёл в королевском дворце, среди прочей детворы вельмож и дворян, в апартаментах, предоставленных королём Аланом моему отцу, своему верному соратнику и надёжному другу. Когда он умер и на престол взошёл Джош, отец и мать покинули столицу, вернувшись в родовое гнездо Падалеки – новый король набирал себе новых придворных, а отец давно устал от жизни во дворце. В это же время юный Дженсен уехал в свою провинцию, а я, не раздумывая, последовал за ним. Мне было восемнадцать, ему – двадцать два. Почти двенадцать лет жизни в Замке Эклзов, бок о бок с моим герцогом, практически слившись с ним всем своим существом, живя одним сердцем и душой, я думал, что так будет всегда. Я ошибался, и от этого становилось совсем плохо, ведь, получалось, то, что было между нами, было на самом деле фальшивкой, которую я принимал за истинный бриллиант человеческих чувств. Теперь стоило навсегда распрощаться с иллюзиями о вечной любви и созданных друг для друга душах. Меня ждала встреча с родными, и я не знал, как лучше и мягче преподнести им своё решение отправиться на заведомо проигрышную войну. Без помощи полководческого гения младшего брата у короля не было шансов на победу, а Дженсен ясно дал понять, что не собирается потакать сумасшедшим захватническим планам старшего. Королевского гнева он не боялся, засев в своём Замке, как в крепости, поддерживаемый великолепно вымуштрованной и закалённой в боевых походах армией. Ну что ж, моим саморазрушительным планам всё это было только на руку. Единственное, о чём я сожалел, так о том, что оставлял родителей и сестру совсем незащищёнными в этом мире. Но, может быть, Джефф продвинется на королевской службе, ему пожалуют достойный титул, наградят землёй, и он поддержит свою семью. Фамилия Падалеки принадлежала древнему, благородному, достойному, но обедневшему роду. Кроме семейного Замка, иных владений у графа Падалеки, моего отца, не было. А ведь кроме нас с Джеффом, давно уже живших самостоятельной жизнью, у родителей была Меган, которой пора было искать достойного жениха, что с нашим достатком казалось почти невозможным. Они едва сводили концы с концами, жили в основном на деньги, присылаемые мной и Джеффом. Дженсен всегда был щедр по отношению ко мне и никогда не скупился на подарки и денежные вознаграждения, но я редко оставлял их себе, отсылая все семье. Может быть, только это кольцо с хризолитом, с которым я не смог расстаться, потому что оно слишком сильно напоминало своим цветом глаза милорда, этот золотой медальон с его локоном волос и портретом, который я хранил у сердца, да Ворон, самый дорогой его подарок. Однако, определившись раз и навсегда со своим будущим, я не собирался его пересматривать, целеустремлённо направляясь к своей цели. Ворон мчался как ураган, сминая траву и цветы на нашем пути, он рад был этой бешеной скачке, не так уж часто мы позволяли мальчикам так порезвиться. Если бы рядом скакал Дженсен, всё казалось бы иначе, правильнее, острее. Одиночество не радовало меня, не приносило успокоения. Мне не хватало Дженсена, как будто я лишился половины своей души, а, по сути, так и было, мы с ним не часто расставались даже в течение дня, предпочитая всегда быть рядом друг с другом. Редкое чувство к другому человеку, когда потребность находиться в непосредственной близи равна осознанию собственного я. Дженсен всегда казался совершенством в своей красоте, уме, силе и ловкости, но он никогда не ставил себя выше меня, несмотря на разницу в нашем происхождении. Он – отпрыск королевской семьи, я – мелкопоместный, совершенно рядовой дворянчик. Между нами не могло быть ничего общего, и, тем не менее, между нами было всё. Отрывать от себя его теперь было чудовищно больно, как ножом по живому резать. Но выбора-то у меня не оставалось. Поэтому я целенаправленно двигался на запад.

Третья остановка за этот сумасшедший день произошла в небольшой деревушке, возникшей на пути неожиданно, после бесконечного дубового леса. Дома казались бедными, не в пример провинции Эклзов, дух нищеты и разорения летал над поселением. Оставив Ворона у кузнеца, который обещал не только с подковами разобраться, но и позаботиться о коне, я вышел прогуляться. Ничего примечательного не попадалось на глаза, даже люди как будто вымерли, и я уже собрался повернуть в обратную сторону, чтобы спросить, где здесь можно запастись провизией, как вдруг услышал крики и шум. Прибавив шаг, я попал на базарную площадь, почти полностью заполненную людьми (вот куда все подевались). Растолкав зевак, я выбрался в эпицентр людского волнения и обнаружил, что застал самую настоящую казнь. Невероятно, последний раз на казни я присутствовал ещё до отъезда из столицы, когда новоявленный король обвинил в кончине своего отца лекаря и публично четвертовал его. Дженсен тогда очень сильно переживал, был мрачен и места не находил, мне долго пришлось успокаивать и утешать его, убеждая, что к делам своего брата он не имеет никакого отношения. Милорд смог отвлечься от неприятных мыслей только когда мы оказались в Замке, далеко от столицы. За двенадцать лет в его провинции не случилось ни одного случая публичной казни. Если людей приговаривали к смерти, то это делалось не ради удовлетворения чьих-то животных инстинктов или любопытства, лишь в наказание за серьёзные преступления. Как правитель мой герцог не был жесток, только справедлив. Поэтому такой самосуд, устроенный деревенскими жителями, вызвал моё искреннее негодование. В центре рыночной площади был вкопан грубо сколоченный крест, к которому привязали парня старше меня, светловолосого и плотного, в простой одежде мастерового. У подножия столба был сложен костёр, который уже начал разгораться, облизывая языками пламени связанные ноги парня. Медлить нельзя было ни секунды. Я выскочил из толпы, на ходу выхватывая шпагу, и принялся расшвыривать полыхавшие дрова и хворост. Народ вокруг глухо заворчал, потянувшись за палками и камнями. Несколькими быстрыми движениями я разрезал верёвки, удерживавшие парня на столбе, и он неловко свалился на землю. Когда в нас полетели первые камни, я подумал, что поступил неосмотрительно, шпага против града камней не выдержит. Прикрыв голову рукой, я увернулся от одного булыжника, отбил второй и получил третьим по голени. Ох, это было очень больно, я взвыл, проклиная невежество и предрассудки, понимая, что не смогу защитить парня от разъярённой толпы. Самому умирать было не страшно, собственно, именно о смерти я просил у бога, но вот типа, снятого с креста, отчего-то жалел. Я уже успел прикинуть способы отступления, как учил меня милорд, по всем правилам военного искусства, хоть, честно говоря, и не находил их, как случилось нечто невероятное. Небо, до этого заливавшее нас ярким солнцем внезапно заволокло тучами, невесть откуда налетел сильный, сбивающий с ног ветер, а за ним проливной дождь, который мгновенно затушил остатки разбросанного огня и разогнал бесновавшуюся толпу. В изумлении я оглядывался, не понимая, как так случилось, что люди исчезли столь быстро, ветер трепал плащ, путал волосы, бросал в лицо и за воротник пригоршни холодной воды. Конечно, нам повезло, но как-то уж очень сказочно, а в сказки после памятного подслушанного разговора я верить перестал. Парень, спасённый мною, пытался подняться с земли, но налетевший ураган вновь швырял его вниз, безжалостно трепал кожаную куртку и заплаты на дырявых штанах. Я помог ему подняться и придержал свободной рукой.
- Надо отсюда уходить, - прокричал ему в ухо, пытаясь перекрыть шум дождя и ветра, - у меня лошадь в кузнице осталась.
Он закивал мне в ответ понимающе и потянул за руку куда-то в сторону. Через несколько минут, какой-то кружной дорогой мы оказались во владениях местного кузнеца. Ворон, обтёртый, отдохнувший, со свежими подковами только и ждал моего прихода, радостно заржал и потянулся мордой мне навстречу. Добродушно потрепав его по тонкой изящной шее, я расплатился с кузнецом и его подмастерьем, которые подозрительно и неприветливо косили в сторону спасённого мною блондина, и вывел коня за ворота. Парень был крупный, мы с Вороном проделали долгий путь, поэтому о быстрой скачке вдвоём на одной лошади и речи не шло. Самым лучшим выходом из положения, было бы довезти несчастного до какого-нибудь нейтрального постоялого двора, купить ему лошадь и распрощаться. Просто так бросить в этой деревне его я уже не смог бы, зачем, спрашивается, было тогда его спасать. Конечно, таким образом я терял время, но иначе предал бы самого себя. Мой господин всегда говорил, что стыдиться перед кем-то посторонним не стоит, только перед собой. Когда мы миновали деревню, так и не встретив никого из людей, и проехали почти всю рощу, оказавшись на широкой дороге, ветер так же внезапно, как начался, стих. Можно было и поговорить с нечаянным попутчиком.

- Как тебя звать-то? – спросил я, разглядывая мелькавший передо мной куцый хвостик светлых волос.
У милорда тоже были светлые волосы, но с рыжеватым отливом, который особенно ярко проявлялся под золотым летним солнцем. Иногда они приобретали серо-серебристый оттенок, который простолюдины называли русым, а мне хотелось называть лунным. Мой герцог всегда стригся коротко, но не позволял стричься коротко мне, рассказывая, как любил пропускать мои пряди сквозь свои пальцы, зарываться в них лицом, вдыхать их запах и просто гладить и ласкать. От этих его разговоров я просто с ума сходил, так приятно было сознавать, что меня боготворили, возносили на такую вершину, куда даже короли не забирались, почитая себя равными богу. Да, в те счастливые времена я наивно полагал, что господин мой любил меня больше жизни, больше бога, больше всего на свете. Падать с такой вершины катастрофически небезопасно. Я мог это подтвердить.
- Так как, говоришь, тебя зовут? – повторил я свой вопрос, прослушав его ответ.
- Стив Карлсон, я травник, ваша милость, - терпеливо отозвался он. – Собираю травы, лечу, спасаю при ранениях, отравлениях.
- И за что же тебя такого полезного собирались сжечь односельчане? – я не смог сдержать ехидную усмешку.
- Просто невезение, ваша милость. Мои добрые соседи немного ошиблись в мой адрес. А всё произошло из-за этих братьев.
Дальше Стив рассказал невероятную историю про братьев, которые неделю назад забрели в их деревню. Братьев звали Сэм и Дин. Впечатление они произвели положительное, даже понравились местным незамужним девушкам своей безусловно обворожительной внешностью. Старший Дин определённо был тот ещё красавчик, зеленоглазый, веснушчатый и рыжий, словно кот, а вот младший Сэм чем-то даже походил на мою милость. Эти двое очень быстро вызвали к себе интерес и симпатию. Когда местные разговорились с ними, выяснилось, что братья занимались охотой на всякую нечисть. Тут их, разумеется, подняли на смех, кто в наше время верил в существование призраков, оборотней и вампиров? Только древние старики, да дети неразумные. Одним словом, над братьями посмеялись, а потом начали в деревне происходить всякие странные вещи. То вдова лесничего увидела у себя во дворе призрак своего мужа, то плотник Билл столкнулся со своей бабкой десять лет, как благополучно почившей, то куры передохли у землемера, как будто их кто сглазил, то коты на один день пропали. Братья вроде как уже уехали, так что винить их в происходящем повода не было. Впрочем, они рассказали, что остановятся в соседней деревне и если понадобится их помощь, они будут готовы её оказать за умеренную плату. Вот только деревенские ребята решили, что платить кому-то деньги за то, что они и сами могут сделать, не стоит. А вычислить среди жителей нечисть не составило большого труда. Кто, кроме травника, мог оказаться ведьмой, вызвать духов и наслать порчу на живность? Альтернативы местные жители не увидели, а потому схватили Стива, да, недолго думая, подпалили ему пятки. И всё это было бы смешно, когда бы не сегодняшняя демонстрация силы с помощью, как нельзя более кстати, подоспевших дождя и ветра. Теперь местные ещё больше уверовали в справедливости своих выводов, а травнику вход в деревню отныне и навсегда оказался заказан. Самое интересное, что Стив особо и не расстроился, только из-за сухих растений, оставшихся у него дома, из-за редких сборов, восстановить которые быстро не представлялось никакой возможности. Скорее всего, если бы я пребывал в более благостном расположении духа, то посочувствовал бы ему, но поскольку настроение моё было далеко от хорошего, то я промолчал на жалобы и лишь поинтересовался, куда лучше его отвезти. Стив на некоторое время задумался, а потом сообщил, что если я высажу его около деревни Ключи, что прямо по дороге, он будет мне очень благодарен. Там жила его тётка, тоже травница, и он собирался у неё задержаться. Лишь бы только братья и в эту деревню не нагрянули, народ не переполошили. А то и тётке несдобровать, и самому Стиву.
- Так ты считаешь, что это они порчу на вашу деревню навели? – поинтересовался я.
- Да что вы, ваша милость, неужели вы во весь этот бред верите? – удивился тот.
Вместо ответа я пожал плечами: милорд относил себя к людям рациональным, по принципу «своими глазами не увижу – не поверю», а я всегда тянулся за ним.
- Ребята просто смошенничали, - пояснил он мне, - разыграли несколько фокусов перед нашими деревенскими простачками. Кто ж знал, что они так сурово отреагируют, поскупятся на деньги и сами начнут охотиться на ведьм? В принципе план их был вполне себе удачный: в деревне начинает твориться чертовщина, к ним обращаются за помощью, они спасают, получают свои денежки и уезжают. Все счастливы, радостны и довольны. Они ж не виноваты, что так случилось. Я на них зла не держу.
- Понятно, - кивнул я, - ты из этих, из всепрощенцев. Чуть не сгорел из-за них, а теперь – хорошие ребята.
Он заговорил что-то о том, что среди их брата травника мстительность вещь недопустимая, что только с добром в сердце и хорошими мыслями можно людям пользу приносить. Я кивал ему и уже почти не слушал, погрузившись в свои мысли. Так мы проехали до самых Ключей, где я высадил его на товарной площади. Стив долго благодарил меня, всё порывался руку поцеловать, а в итоге на прощание произнёс:
- Если только вам понадобится помощь хорошего травника, который подчас полезнее иного лекаря, я с удовольствием её вам окажу. Поверьте, ваша милость, я умею делать чудеса, даже с того света человека вытащить. Ведь все болезни в наше время от невежества. Вы только вспомните обо мне в нужную минуту.
Поблагодарив, я сунул ему в руку пару монет и тронулся дальше в путь, даже не подозревая, что и месяца не пройдёт, как буду разыскивать его, сбившись с ног. Жаль, что не дано человеку знать всё заранее, а с другой стороны, хорошо, что нет у нас такой возможности, иначе трудно было бы переживать каждый последующий день.